- Прости меня, Ренато, что буду говорить я, – обратившись к девушке, она сообщила: – Скажи, что пока он не нужен. Поговорим обо всем позже. Мы займемся более приятным. Скоро у нас будут гости, правда, Ренато? Сеньора Мольнар и ее дочери. Я говорю «дочери», поскольку поняла, что старшая еще не вышла замуж.
- И не думаю, что выйдет, мама. Внезапно в ней проснулось религиозное призвание. Она стремилась стать монахиней и провела год в монастыре Бурдеос. Затем ее перевели сюда, в Сен-Пьер. Она в послушницах у матушек Воплощенного Слова и не выезжает, и поэтому не следует полагать, что она будет сопровождать Айме и свою мать. Было, по правде, что-то странное… – Ренато вдруг задумался, вспомнив прошлое.
- Странное? – заинтересовалась София.
- Да, потому что никто не замечал в ней подобного. Она тоже прелестное создание, полное жизни и одухотворенности. Говорю же, я прекрасно ладил с ней. Мне кажется, я был другом больше для нее, чем для Айме. Она обо мне всегда заботилась, решала мои небольшие учебные трудности и была мне замечательной сестрой.
- А этим довольна сеньора Мольнар?
- Она достаточно религиозна, чтобы не противиться искреннему призванию дочери.
- Хорошо, сынок, наверное, ей лучше знать. Хочешь пройти со мной в комнаты для гостей? Нужно приказать привести в порядок две лучшие комнаты, поскольку мне хочется поскорее познакомиться с Айме. Нужно полюбить женщину, которая станет твоей женой, ведь она забрала половину твоего сердца. Потому и думаю, обманываю себя, что по крайней мере она забрала лишь его половину.
- Дорогая мама, она ничего не забирала! Мое сердце целиком принадлежит тебе и ей. Способные любить имеют огромное сердце, в котором есть место и для других.
Они удалились вместе. Ренато нежно поддерживал Софию, а напряженная, неподвижная Янина провожала их пристальным взглядом больших глаз.
- Мне бы хотелось, мама, чтобы ты велела поменять эти портьеры на что-то более веселое, экзотическое. А также открыть эти два окна, которые почему-то забиты.
- Это я приказала их забить, сынок, потому что иногда их распахивает ветер и проникает слишком много солнца.
- Мама, всего солнечного света мало, чтобы осветить мою невесту, – утверждал Ренато восторженно и страстно. – Она обожает свет, жару, голубое небо и вечную весну на этой земле.
- Лучше скажи вечное лето.
- Из-за жары, да, конечно. Но это не сухое лето Европы, когда земля словно умирает от жажды, здесь лето плодородное, с проливными дождями и растения растут как по волшебству, цветы живут не более одного дня, раскрываясь миллионами каждое утро. Ты не представляешь, сколько мы говорили с Айме об этой земле, когда были во Франции, и как хотели вернуться.
- Но ты ведь уже здесь, в своем Кампо Реаль.
- Именно здесь я хочу ее видеть. Именно эта среда соответствует ее горячей красоте, иногда немного бурной, мама. Ну ладно, не хочу слишком хвалить ее. У моей Айме есть характер и внезапные порывы. Даже в этом она похожа на эту землю, которая при всей моей любви к ней, иногда пугает. Это похоже на глухой страх внезапно приближающейся катастрофы. Их ведь столько было.
- Уже прошли те времена, и окончательно, осмелюсь думать.
- Восемь раз Сен-Пьер был разрушен землетрясениями, ведь так? Но не слишком был разрушен, мама?
- К счастью, я не видела. Я так понимаю, память о землетрясениях сохранилась на острове; помимо небольших землетрясений, было восемь крупных. Уже шестьдесят лет дьявольский вулкан, породивший землетрясения, спокоен. Вряд ли он повторит свои подвиги, и кроме того, осмелюсь думать, что внезапные порывы твоей прекрасной невесты успокоятся у семейного очага, который ты будешь хранить, как муж. Ты любишь ее, и этого достаточно, чтобы я приняла ее как дочь. Ты бесценное сокровище, и для материнского сердца нет женщины, которая была бы тебя достойна.
- Не тешь так мое тщеславие, мама, – засмеялся Ренато. – Ты превратишь меня в нечто несносное.
- Я бы всю кровь до последней капли отдала, чтобы видеть тебя совершенно счастливым. Любимым, почитаемым, всеми уважаемым.
- Я счастлив тем, что уже имею. У меня лишь одно страстное желание: чтобы другие тоже были немного счастливы. Разделить эту радость, чтобы иметь большее право ею наслаждаться. Сделать небольшое, справедливое и доброе дело. Ты простишь меня, если я затрону тему, которая была тебе неприятна?
- Что? – вдруг забеспокоилась София.
- Я спрошу о том, кого ты никогда не любила. Полагаю, твоя материнская любовь имела болезненное на меня влияние, когда я был ребенком.
София Д`Отремон сжала губы и побледнела, в то время как Ренато, глядя на ее, продолжал страстно говорить, не замечая ее растерянности:
- Мама, помнишь мальчика, которого папа привез домой за день до гибели? Помнишь папин интерес к нему и его последнюю волю, чтобы я помогал ему?
- Кто смог бы это забыть, Ренато? – заметила София сухо и напряженно.
- Ты узнала что-нибудь о нем? Что с ним стало? Безуспешно я спрашивал тебя в письмах, боюсь, никто не сможет дать мне эти сведения, никто не знает о нем после того побега.