Читаем Диковинки Красного угла полностью

– Ты ведь не договорил, Илья из Альфы. Ты хотел еще добавить: куда же смотрит Господь Бог, в Которого ты не веришь, Которому ты молился один раз, когда на тебя гранатомет направили и о Котором ты забыл сразу же, как только опасность прошла. Ты говорил о Нем не как о Живом, а так... А про гранатомет думал, что да ведь это я сам по себе молодец, вон как прыгнул! И никакой Бог тут не причем. И осечка сама по себе вышла, случай, не больше. А образина та – это всего лишь выбор свободы воли. Обезображенная душа так выбрала. И никаким укором чести ты ее не проймешь. Честь – это человеческая придумка, а все человеческие придумки ей смешны и не нужны, она сама любую придумку придумает. Совесть же – это не человеческая придумка, это Божий дар, голос Божий. Но обезображенная душа отворачивается от этого голоса, затыкает уши. А раб чести – не раб Божий, у него честь впереди, а Бог – сзади, а когда честь впереди – ей обязательно черноголов капкан подставит и она в него попадется. На дуэль вызвать за оскорбление и пристрелить как зайца на охоте – ничего не стоит. Это вместо безусловного прощения, которое требует Спаситель наш, Иисус Христос. Честь – подкрашенная гордыня. Все, что придумал – окунай в молитву и поднеси Христу, проси оценить. Как скажет – так и делай, а не сделаешь – прямиком в капкан. Честь без Христа – что горячая лошадь в упряжке без вожжей: хлестани ее, и – пропал ездок. А хлыст в руках у черноголова. И взмолиться бы тут к Небу – останови коня бешеного, да давно ты про Небо забыл. Ту образину, как ты ее назвал, одним только можно было пронять. Не к чести и совести взывать: честь ему смешна, к совести глух, а Словом Божиим, о Боге – по голове. Да-да, если такую образину и можно чем-то пронять, то только этим. По-пы-тать-ся. Попытка не вышла – уходи. Сам Господь Иисус Христос говорил только тому, кто Его слушал. Просили Его: уходи, Господи, не можем слушать тебя – поворачивался и уходил. "Не мечите бисер перед свиньями" – так он нам сказал. Но чтобы определить, что свинья перед тобой – скажи сначала слово. А что мог сказать ты, отказавшийся от Него на следующий же день после явленного тебе чуда! А перед тем, как слово говорить, помолиться надо Духу Святому, чтобы помог тебе, – тут Зоя с неописуемой улыбкой на устах перекрестилась. – А ты об этом вообще подумал? А этой образине плевать на то, что дети его отравлены будут той отравой, которую он за доллары перегоняет сюда. На все ему плевать, кроме того, что сдохнет он скоро и не возьмет с собой на тот свет ничего: ни власть, ни столы с икрой и шампанским. Нагим явился сюда, нагим и уйдешь отсюда. Голеньким явишься перед Ликом Спасителя. Только на землю пришел ты чистым и безгрешным, а уходишь весь грехом испрокаженный. Ну и на тебе серу горящую на твои прокаженные язвы. У всех сидит жажда вечности, никому не хочется умирать. Но! Никто и не умирает! – вот о чем надо было образине говорить, а не плевать в него. И он мог бы измениться, перестал бы быть образиной, а стал бы сосудом Божиим, как и задуман был Творцом своим, пока не осквернил себя многими грехами. Ну хорошо, что хоть не убил. Когда ты границу защищал от бандитов и в пропасть их скидывал – ты воин. И благословение на тебе есть, хотя ты о нем и не просил. У нас в Церкви православной воинов святых не одна дивизия. А преподобный Илья Муромец, твой покровитель? Воин из воинов! А когда ты спьяну с несчастного тигра шкуру сдираешь, ты – бандит, не лучше тех, кто отраву через границу везет. Всех тобой убитых, кого помнишь, в поминальник запиши.

– Тигра тоже?

– Нет. И тех двух леопардов – тоже не надо. И, ради Христа, Илья из Альфы, пойдем завтра вместе в храм. Давай, ты исповедуешься и причастишься, а? К отцу Севастьяну поедем, а, мам?

Мама подавленно молчала и с нескрываемым страхом смотрела на дочь. Илья из Альфы, который уворачивался от десяти атакующих ног, только и смог выговорить:

– М-да... твои глаза, Зайк, как наведенный "Снарк", а уж слова хлестче "Стрелы". С тобой пойду, а без тебя нет, страшно. Ты уж это, – Илья из Альфы умоляюще смотрел в ствол наведенного на него "Снарка", – ты попроси за меня.

– И ты за меня, раб Божий Илья.

И тут они услышали удар колокола. Переглянулись. После второго удара вскочили.

– У казино звонят, – воскликнул первоклашка Илюша.

– Тэ-эк, – Илья из Альфы поднял на руки Зою. – Полный сбор и маршбросок с полной выкладкой. Нас зовут.

– Илья, я сама пойду.

– Э, нет, находишься еще. Тут я командир. До вешалки – на руках, а на улице – на загривке. Вперед.


Когда Севина мама открыла ему дверь, она даже на шаг отступила, увидав сына.

– Сева, что с тобой?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги / Проза / Классическая проза