Диктатор

— Да, за великого Сталина! — они чокнулись, выпили, и Фадеев снова не стал закусывать.— Кем бы я был, если бы не Ленин, не Сталин? Отец — ссыльный, мать — акушерка. И сам я, братцы, родился в больнице, в Кимрах. А мать у меня, ребятушки, была всем матерям мать! — упиваясь воспоминаниями детства, воскликнул Фадеев, и Андрей заметил слезу на его щеке.— Сколько сотен километров проскакала она верхом на лошади по дальневосточной тайге! Ночь, пурга, у черта на куличках, в глухой деревне рожает баба — и матушка моя скачет! А характер! Никогда ни перед кем не склонялась!

— Ты в нее,— заметил Кольцов не без зависти.— И тоже ни перед кем не склоняешься.

— Неправда, врешь,— резко возразил Фадеев.— Склоняюсь. Но только перед одним человеком.

— Перед кем же? — нетерпеливо спросил Андрей.

— Перед Сталиным.

— Все понятно,— торопливо сказал Кольцов.— Ты где теперь живешь, Сашок?

— Весь мир знает, а ты не знаешь.— У Фадеева начал заплетаться язык.— Большой Комсомольский переулок знаешь? Дом НКВД знаешь?

— Ты пробрался в дом НКВД?

— Придержи свой длинный язык. Не пробрался! Фадеев никуда не пробирается! Мне квартиру Ягода дал!

— Выходит, он благоволит к тебе, дружок?

— Ягода — таракан! — едва не на весь ресторан прокричал Фадеев.— Ко мне Сталин благоволит. Сам Сталин, понял ты, недотепа?

Кольцов подмигнул Андрею, они приподняли со стула уже нетвердо стоявшего на ногах Фадеева и, взяв его под руки, повели к выходу, на остановку такси.

Глава седьмая

Было уже близко к полуночи, когда Мехлису позвонил Сталин. Тот вскочил с кресла и слушал его стоя, как во время исполнения государственного гимна.

— Товарищ Мехлис,— сказал Сталин спокойным, даже равнодушным тоном, сделав после этого обращения продолжительную паузу.

— Я вас внимательно слушаю, товарищ Сталин! — взволнованно воскликнул Мехлис, обозначая служебное рвение и пытаясь предугадать, что его ожидает — радостное или огорчительное, а может, и хорошая взбучка.— Добрый вечер, товарищ Сталин!

— Положим, уже не вечер, а ночь,— уточнил Сталин.— И я вот тут на досуге размышляю и неизбежно прихожу к мысли, что из всех ценных капиталов, имеющихся в мире, самым ценным и самым решающим являются люди, кадры. Вы разделяете это мнение?

— Безусловно, товарищ Сталин! — все еще не представляя, к чему клонит вождь, восторженно подхватил Мехлис.— Ценнейшая мысль!

— Хорошо, когда мнения совпадают,— резюмировал Сталин.— Надо наконец понять, что при наших нынешних условиях кадры решают все.

— Абсолютно все! — все в том же восторженном тоне подхватил Мехлис.

— Значит, вам это понравилось? А то многие наши товарищи, как это ни странно, против. Привыкли за триста лет, что их бьют, вот и говорят: «Зачем нам уважение? Это не для нас».

— К сожалению, таких немало, товарищ Сталин. Себя не умеют ценить и тем более своих подчиненных.

— Мы это поправим,— уверенно сказал Сталин.— Конечно, не без вашей поддержки.

Тут снова последовала такая большая пауза, что Мехлис даже подумал, что Сталин закончил разговор.

— Это как в шахматах,— неожиданно снова заговорил Сталин.— Вы любите шахматы, товарищ Мехлис?

— На отдыхе позволяю себе расслабиться за шахматной доской,— поспешно ответил Мехлис, не зная, как относится к шахматам Сталин, и знавший, что он увлеченно играет в городки и иногда в бильярд.

— Шахматы, товарищ Мехлис, такая серьезная игра, за которой невозможно расслабиться. Наоборот, шахматы требуют предельного напряжения ума и воли к победе. Так вот, на шахматной доске очень важно, чтобы каждая фигура стояла в нужный момент на нужном поле, где она может максимально проявить свои возможности.

— Это вы очень точно подметили, товарищ Сталин.

— Я вот тут продумываю вопрос о вашем дальнейшем продвижении, — начал Сталин.

— Товарищ Сталин, я поражен, как вам удается, решая вопросы мирового масштаба, не забывать о моей скромной персоне! — Мехлис дрожал от радостного предчувствия.

— Вот и вы заразились болезнью самоуничижения,— остановил его Сталин,— Не впадайте в достоевщину. Тем более что вопрос о вашем перемещении — это вопрос не сегодняшнего дня. Сейчас главное — совершенствуйте наш боевой печатный орган. Он призван в полную силу послужить делу социализма. Однако в последнее время стало заметно, что газета обходит стороной творческую интеллигенцию — важный интеллектуальный отряд нашего общества. Редкие выступления — не в счет, да и часто бьют мимо цели. Не считаете ли вы, что пора укрепить отдел, который напрямую занимается этими проблемами, испытанными и надежными кадрами?

— Абсолютно согласен с вами, товарищ Сталин!

— Кстати, там у вас в редакции уже давно работает на рядовой должности весьма способный журналист. Но вы его почему-то недооцениваете.

«Кого он имеет в виду?» Мехлис лихорадочно перебирал в памяти фамилии сотрудников редакции.

— Полагаю, что вы сами не догадываетесь, о ком идет речь,— выждав некоторое время и не дождавшись ответа Мехлиса, сказал Сталин, не вкладывая, впрочем, в свои слова упрека.— Вам известен товарищ Грач, Андрей Тимофеевич?