Диктатор

— «Доложить»! — язвительно передразнил его Сталин.— Все вы только тем и занимаетесь, что наперебой докладываете! Докладываете, докладываете и докладываете, вместо того чтобы остановить наступление противника! Где вы все были, когда страну надо было готовить к обороне и грядущим боям? — Он спрашивал так, словно перед ним сидел не один Берия, а все члены Политбюро.— Длинными языками оборону страны не укрепишь! Великие мастера сочинять лозунги! Щелкоперы проклятые! — Он поймал себя на том, что слово в слово повторяет фразу городничего из гоголевского «Ревизора», и, оборвав гневную тираду, рывком схватил со стола бумажку и швырнул ее в сторону Берия. Бумажка не долетела до наркома и плавно, слегка трепыхаясь, осела на край стола,— Кто эту чушь писал? — грозно спросил Сталин, заставив Берия сжаться в комок,— Чья тут стоит подпись?

Берия осторожно, словно опасаясь, что бумажка взорвется, взял ее в руку, поднес к пенсне.

— Моя подпись, товарищ Сталин,— сокрушенно произнес он, благоговейно держа листок пальцами.— Каюсь, допустил стратегическую ошибку. А главное — мы всегда так верим вам, товарищ Сталин, как не верим самим себе.

— Слепая вера приводит к стратегическим ошибкам. К тому же кому нужно такое запоздалое покаяние? — все еще сердито спросил Сталин,— Тебя, Лаврентий, зачем из Грузии в Москву взяли? Что, в Москве своих кадров мало? А тебя взяли, чтобы ты мозгами шевелил, а не задницей. Думали и надеялись, что у тебя мозги могут шевелиться.

Берия на всякий случай легонько хихикнул, подыгрывая вождю.

— Что там у тебя? — оборвал его Сталин.

Берия раскрыл папку и выудил из нее фотографию.

— Иосиф Виссарионович, вот это мы получили через нашу агентуру,— и он положил фотографию на стол.

Сталин без особого интереса взглянул на фотографию, и вдруг сердце его сжалось, нервы напряглись, и он сделал над собой гигантское усилие, чтобы скрыть свое волнение: на фотографии был изображен Яков, его старший сын, артиллерист. Рядом с ним стояли два офицера в немецкой форме, было видно, что Яков разговаривает с ними или отвечает на их вопросы. В ушах Сталина прозвучал телефонный звонок сына в первый день войны. Яков позвонил отцу и сказал, что уходит на фронт, и Сталин вспомнил сейчас, что ответил ему совсем коротко, и эта короткая фраза не содержала в себе ни пожеланий, ни напутствий: «Иди и воюй». И только теперь, в эти минуты, глядя на сына, он с тоской и поздним раскаянием подумал о том, что сказал тогда совсем не то, что надо было сказать и пожелать сыну, уходящему не на увеселительную прогулку, а на самую настоящую войну, из которой он может уже не вернуться.

— Фальшивка? — коротко спросил Сталин Берия, продолжая рассматривать снимок.

— Есть основания полагать, что нет,— сказал Берия, продолжая изображать человека, раскаивающегося в том, что принес вождю неприятную весть в самое неподходящее для этого время.— На обороте есть подпись.

Сталин перевернул фотографию. Там отчетливым писарским почерком было выведено: «Это Яков Джугашвили, старший сын Сталина, командир батареи 14-го гаубично-артиллерийского полка, 14-й бронетанковой дивизии, который 16 июля сдался в плен под Витебском вместе с тысячами других командиров и бойцов».

Берия вынул из папки листовку.

— Эта листовка напечатана немцами. Здесь сказано: «В июле 1941 года старший лейтенант и командир батареи Яков Джугашвили послал письмо своему отцу Иосифу Сталину». Вот текст письма, товарищ Сталин: «Дорогой отец, я нахожусь в плену. Я здоров. Скоро меня переведут в офицерский лагерь, в Германию. Обращение хорошее. Желаю тебе здоровья. Привет всем, Яша». А дальше — текст авторов листовки: «Следуйте примеру сына Сталина! Он сдался в плен. Он жив и чувствует себя прекрасно. Зачем же вы хотите идти на смерть, когда даже сын вашего высшего начальника сдался в плен? Мир измученной родине! Штык в землю!» Нет предела моему возмущению, товарищ Сталин! Эти бездарные писаки сочли возможным назвать великого вождя человечества каким-то «высшим начальником»! Это предел вражеской наглости! Но мы обязаны спасти Якова! Я дал задание надежным людям договориться с немцами об обмене вашего сына на любого немецкого высшего начальника, находящегося у нас в плену.

Сталин угрюмо посмотрел на Берия.

— Ты что, Лаврентий, попугай? Повторяешь вслед за Гитлером: «высший начальник»! Они есть у тебя в плену, эти высшие немецкие начальники? Ты сперва возьми в плен хотя бы немецкого капитана.

— Мы еще возьмем в плен и фельдмаршала, товарищ Сталин! — возбуждаясь от собственных смелых предположений, воскликнул Берия.— И обменяем его на Якова!

Сталин встал и медленно подошел к карте, висевшей на стене. Казалось, он совсем забыл о предмете разговора и углубился в изучение обстановки на фронтах. Столь же медленно, даже нехотя отшпилил один из флажков и прикрепил его в точке совсем вблизи Москвы.