Диктатор

— Может, и бред,— уклончиво ответил отец.— Только попомни мои слова: война будет не простой. Силища у немца огромная, на него вся Европа работает.

— Ничего, справимся! — убежденно сказал Андрей.— На его силищу у нас своя силища найдется. У нас тоже танки и самолеты есть. А если их еще и помножить на силу нашего духа, на наш патриотизм! Вот увидишь, мы их еще на границе приструним!

— Сдается мне, что ты не в «Правде», а в «Пионерской правде» работаешь,— усмехнулся Тимофей Евлампиевич.— И болеешь опасной болезнью, именуемой шапкозакидательством. Уверен, что сам Сталин не думает так, как думаешь ты, иначе бы он ни за что пакт с Гитлером не заключил. Уж очень старался он оттянуть эту страшную войну. Но — просчитался. Бесполезно было заключать пакт с самим дьяволом. Выходит, и диктаторы ошибаются.

— Глянь лучше расписание автобусов,— попросил Андрей, не желая продолжать спор.— Мне надо мчаться в редакцию.

— Автобус через два часа. Успеешь ушицы отведать. Да и за победу надо тост произнести. Итак,— он взглянул на календарь,-сегодня — двадцать второе июня. Так и пометим: началась война. А вот конец ее уже придется в другом календаре помечать: этого не хватит.

— Патентованный пессимист! — фыркнул Андрей.— «Мы врага встречаем просто: били, бьем и будем бить!» Знаешь эту песню?

— Эта песня неисправимых хвастунов,— серьезно, не принимая бодрого настроения сына, сказал Тимофей Евлампиевич. И вдруг его осенило: — Андрюшенька! А ведь, кажется, забрезжила она, родимая!

— Кто — она?

— Она самая. Надежда. Надежда выбраться нашей Ларочке из ссылки. Неужто не догадается попроситься на фронт?

— На фронт? — поразился Андрей.— Да она не успеет и письма написать, как и фронта никакого не будет.

— Андрюша, очнись. Войны, да еще такие, быстро не кончаются. Это будет битва титанов, битва двух миров, тут не может быть ничьей, тут будет только один победитель.

— Не будем гадать,— упрямо сказал Андрей.— А за идею — спасибо.

Он был благодарен отцу за его совет, и неожиданно им овладела мысль о том, что хотя война — это всегда величайшая трагедия и иначе как трагедия не может восприниматься людьми, для него эта резкая, как росчерк молнии, перемена в жизни может оказаться и переменой судьбы. А вдруг война и в самом деле принесет избавление Ларисе, ведь все теперь может обернуться по-новому, по-иному, может измениться так непредсказуемо, как это не бывает даже в волшебных снах.

Глава третья

Лето в Москве стояло жаркое, город изнывал от безжалостных солнечных лучей, слегка освежаясь и приходя в себя лишь во время скоротечной ночной прохлады.

В Генеральном штабе на улице Фрунзе офицеры оперативного управления то и дело переставляли флажки на огромной карте европейской части страны, придвигая их все ближе и ближе к столице, как будто она представляла собой исключительно сильный магнит.

В гастрономах еще можно было купить наборы шоколадных конфет в красивых коробках, хотя и по все более удлиняющимся очередям уже ощущалась нехватка продуктов. Рынки торговали как обычно, в своем веселом, хмельном и бесшабашном ритме, исправно работали рестораны, и в знаменитом «Арагви» на улице Горького еще можно было заказать превосходный грузинский шашлык и сациви. По вечерам все кинотеатры были заполнены народом, работали и театры, и хотя Большой был закрыт, публика неистовствовала от восторга, множество раз вызывая на бис прославленных теноров Лемешева и Козловского.

Малый театр давал пьесу Александра Корнейчука «В степях Украины», и когда один из ее персонажей произносил: «Возмутительнее всего, когда вам не дают достроить крышу вашего дома. Нам бы еще лет пять! Но если начнется война, мы будем драться с такой яростью и ожесточением, каких еще свет не видывал!» — зрители вскакивали со своих мест и обрушивали на сцену такой шквал аплодисментов, от которого, казалось, вот-вот погаснут люстры.

По воскресеньям в саду «Эрмитаж», в Сокольниках и других парках было множество гуляющих, по оживленному городу и веселому смеху можно было заключить, что война еще не вторглась в дома москвичей. В концертном зале известнейший Буся Голдштейн исполнял скрипичный концерт Чайковского. Особым успехом пользовались спектакли о Суворове и Кутузове. И хотя театры переключились на репертуар, созвучный с войной, МХАТ продолжал радовать зрителей своими традиционными спектаклями: «Тремя сестрами», «Анной Карениной» и «Школой злословия».

На улицах часто можно было видеть марширующих красноармейцев в изрядно поношенных хлопчатобумажных гимнастерках и таких же поблеклых галифе, в «кирзачах», лихо распевающих «Синий платочек», «Катюшу» и особенно «Священную войну», которая с момента ее появления вполне могла заменить собой гимн государства, вступившего в смертельную схватку с фашистами.

И все же до середины июля казалось, что война еще где-то там, за горизонтом и что немцев непременно остановят в крайнем случае у стен Смоленска.