Диктатор

Вот так, ни больше и ни меньше. Черчилль, изредка поглядывая на Молотова, вспоминал, как около трех месяцев назад он доказывал ему, что высадка десанта на побережье при наличии сильной неприятельской авиации — совершенно неразумное предприятие. У Англии не хватает специальных десантных судов, и он, Черчилль, уже обратился к Рузвельту с просьбой помочь в строительстве судов, способных перевозить танки. Разве вы сможете ощутить нашу помощь, спрашивал Черчилль Молотова, если высадка десанта окончится катастрофой?

«Я, можно сказать, старый морской волк,— не без гордости заявил Черчилль, попыхивая сигарой между очередными порциями коньяку,— И я знаю лучше других, к чему приводит плохо подготовленное десантирование войск». Он вдруг не к месту улыбнулся, вспомнив, что конфиденциальные письма на имя Рузвельта он неизменно адресует: «Бывший военный моряк — президенту Рузвельту».

После встречи в Лондоне Черчилль, как всегда обстоятельно, проинформировал Рузвельта о результатах переговоров. Он сообщил ему, что они, Черчилль и Молотов, хорошо поработали и подписали договор в атмосфере большой сердечности с обеих сторон. Черчилль похвально отозвался о Молотове, как о настоящем государственном деятеле, обладающем свободой действий, весьма отличной от той, которую Рузвельту и ему, Черчиллю, приходилось наблюдать у его предшественника Литвинова.

По результатам переговоров появилось коммюнике, в котором отмечалось, что была достигнута полная договоренность в отношении неотложных задач создания второго фронта в Европе в 1942 году.

И вот теперь Черчилль совершил головокружительный перелет в Москву, чтобы сказать, глядя прямо в глаза кремлевскому диктатору: второго фронта в Европе в 1942 году не будет.

…Прежде чем начать беседу, Сталин и Черчилль какое-то время пристально вглядывались друг в друга, словно бы пытаясь найти или подтверждение своего заочного представления друг о друге, или же, напротив, неожиданно обнаружить, что эти представления не соответствуют реальности. Сталин несколько разочаровал Черчилля, который ожидал увидеть более внушительную фигуру, какой, по его мнению, должен обладать такого рода диктатор. В облике Черчилля Сталин тоже приметил немало такого, что вызывало разочарование, особенно в первый момент встречи: бульдожье лицо, тяжелая челюсть, отвисшая нижняя губа, колючий настороженный взгляд. Но как дети не выбирают себе родителей, так и сильные мира сего принуждены иметь дело не с такими людьми, с какими бы им хотелось и какие были бы им приятны, а с такими, каких выбрала сама история.

— Господин Сталин,— первым начал Черчилль,— я хочу говорить с вами настолько откровенно, насколько это возможно в человеческих взаимоотношениях.

Сталин сразу же насторожился: если бы Черчилль больше не промолвил бы ни единого слова и тут же улетел бы в свой Лондон, ему, Сталину, и так уже все стало предельно ясно. Но он сделал вид, что не заподозрил во вступлении Черчилля никаких подводных рифов.

— Я ожидаю от вас, господин Сталин, такой же откровенности. Я ни за что не приехал бы в Москву, если бы не был уверен, что смогу обсуждать реальные вещи.

Черчилль остановился, все еще не решаясь сказать самое главное, и каким-то внутренним чутьем почуял, что Сталина начинает раздражать эта затянувшаяся прелюдия.

— Когда господин Молотов был в Лондоне,— Черчилль все еще старался оттянуть самую неприятную часть своего сообщения,— я говорил ему, что мы основательно планируем высадку наших войск на французское побережье. Однако я не давал заверений, что мы успеем подготовить эту операцию в нынешнем году.

Черчилль увидел, как при этих словах Сталин напрягся, лицо его сделалось каменным.

— Мы стоим уже на пороге сентября. А сентябрь, как известно, последний месяц, в течение которого можно полагаться на благоприятную погоду, способствующую успеху операции. Поэтому мы сейчас готовимся к очень масштабной операции в будущем году. Размах подготовки колоссален! Будущей весной на сборные пункты Великобритании ожидается прибытие более миллиона американских солдат, и мы сможем скомплектовать экспедиционную армию в двадцать семь дивизий, в которую английское правительство готово добавить двадцать одну дивизию. Почти половину этих войск составят бронетанковые части.

Сталин рассеянно слушал называемые Черчиллем цифры и все более мрачнел.

— Я хорошо понимаю,— продолжал Черчилль,— что этот план не дает никакой помощи России в текущем году. Но я убежден, что, когда план тысяча девятьсот сорок третьего года будет готов, немцы будут иметь более сильную армию на Западе, чем теперь.

Сталин при этих словах саркастически усмехнулся, ему не терпелось прервать Черчилля и высмеять его планы, но он не позволил себе этого.