Диктатор

— Кажется, вы доигрались,— наконец сказал он ей.-Тут уж придется отвечать по всем правилам закона. И товарищ Берия не в силах вас защитить.— Он перенял манеру Сталина говорить о себе в третьем лице,— Как бы вы ни отвергали предъявленные вам обвинения, ваша виновность полностью доказана материалами следствия. Я внимательно ознакомился с вашим делом. Теперь совершенно ясно, что Фаворский завербовал вас еще в Котляревской. Угораздило же вас связаться с махровым контрреволюционером! А какие перспективы открывались перед вами!

И Лариса поняла, что ничего не сможет доказать этим людям, если их можно было назвать людьми: они все решили за нее, они уже вынесли ей приговор и будут теперь хвастаться перед товарищем Сталиным, какой коварный и злодейский заговор против вождя всего прогрессивного человечества они раскрыли. В отчаянии она почувствовала, что летит в бездонную черную пропасть…

— Мы живем, значит, мы умираем,— тихо, почти про себя прошептала она.

— Что вы сказали? — встрепенулся Берия, ему показалось, что Лариса хочет во всем сознаться и покаяться: кто устоит перед угрозой смерти?

— Нет, нет, ничего,— спокойно ответила она,— У меня только одна просьба: разрешите отправить письмо мужу и дочери.

Берия поморщился: такие «крепкие орешки» способны испортить настроение. Что он доложит товарищу Сталину? Что не смог «расколоть» какую-то бабу? Впрочем, доложить можно так, как выгодно ему, Берия, и возглавляемому им наркомату. И тут же признался самому себе, что кара, которую они уготовили Ларисе,— это кара вовсе не за то, что она, как ей приписали его рьяные следователи, была агентом абвера, все это сущий вздор, а за то, что она отвергла его, Берия, лишила его радости обладания еще одной приглянувшейся ему женщиной.

— Такого рода разрешение входит в компетенцию суда,— сердито проронил он,— Думаю, что суд не разрешит переписки, ибо дело ваше относится к разряду государственных преступлений.

Когда Ларису выводили из его кабинета, Берия вслед ей сказал:

— А вы, Лариса Степановна, ко всему прочему, большая проказница! Сочинить такой донос на товарища Жукова! Он, видите ли, играет на гармошке! Вы бы посмотрели, как хохотал товарищ Сталин, когда я ему рассказал о ваших проделках!

…Собственно, суда над Ларисой в привычном понимании этого слова и не было. Три хмурых, озабоченных и словно бы на всю жизнь обиженных человека уже далеко за полночь допросили ее в крохотном, похожем на каземат кабинете и зачитали короткий приговор…

Ларису привели в мрачный сырой подвал. Каждый шаг по цементному полу гулко ударял в стены и низкий потолок, на котором призрачно светилась одинокая лампочка. Конвоиры приказали ей стать к стенке и пытались завязать глаза каким-то грязным платком. Но она брезгливо сдернула его со своего лица.

Второй раз в ее жизни — такой короткой и молниеносной, что ей казалось, будто она еще и не жила на этой родной и страшной земле,— ей выпадало быть расстрелянной. Тогда, еще в каком-то совсем другом мире, когда красные и белые схватились в яростном непримиримом поединке, свято веруя, что идут на смерть ради грядущего счастья людей,— тогда рука судьбы отвела от Ларисы нацеленный на нее револьвер. И отвел его «вещий Олег», белый поручик Фаворский. Теперь, три десятилетия спустя, в этом подвале, похожем на склеп, от смерти ее мог бы спасти только Андрей. Но он даже и не догадывался, куда исчезла его Лариса, обещавшая вернуться сразу же после войны.

Она смотрела прямо в нацеленные в нее стволы пистолетов, повторяя про себя имена мужа и дочери и моля Бога, чтобы он послал им не такую судьбу, какую послал ей.

«Простите, простите меня…— в последний миг вспыхнуло в ее сознании.— Женечка… Андрюша… Мамочка… Тимофей Евлампиевич… Все-все… И храни вас Господь. Боже мой, как я вас всех подвела! Как подвела…»

Глава десятая

— Ну, как там поживает ваша Старая Руза? — заинтересованно спросил Сталин Тимофея Евлампиевича, когда они устроились на просторной террасе.— Надеюсь, ваш архив не пострадал от рук немецко-фашистских оккупантов?

— К счастью, все в целости, Иосиф Виссарионович,— ответил Тимофей Евлампиевич.— Как вы знаете, немцы в нашем городе хозяйничали недолго. К тому же мне удалось заблаговременно и надежно упрятать свои материалы и рукописи.

— Вот и хорошо,— не то с одобрением, не то с досадой сказал Сталин.— Значит, вы имеете возможность продолжить свои исторические изыскания.

— Да, но я, кажется, начинаю терять к ним интерес.

— В чем же причина такой перемены?

— Жизнь так нещадно вторглась в мой дом, что занятия историей кажутся детской забавой.

Сталин недоверчиво взглянул на Тимофея Евлампиевича и никак не прокомментировал высказанную им мысль.

— Итак,— сказал Сталин после длительного молчания,— кажется, пришло время подвести итоги наших неоднократных дискуссий. Победоносное окончание войны дает нам всесторонние возможности сделать это.

Тимофей Евлампиевич согласно кивнул головой.