Диктатор

К тому же при близком знакомстве оказывается, что все ее первое впечатление создалось за счет освещения и хорошего макияжа. Но такие проколы быстро забываются. И через месяц ты повторяешь ту же ошибку.

— Десять лет, значит, Рики? — уныло просипел я. — Королеве Португалии Марие Второй было десять лет, когда она спала в этой кровати?

— Так точно-с, синьор губернатор, — ответил Рики.

— Надеюсь, белье то поменяли с тех пор, — пробормотал я.

Рикардо вроде не услышал, раздвинул москитную сетку, убрал покрывало с кровати. Аккуратно сложил подушки, встряхнул пышное одеяло. Я чихнул. Малыш наелся и снова взобрался на полюбившуюся люстру.

В открытое балконное окно впорхнул попугай. Ярко-зеленого окраса, с красными и желтыми пятнышками, черным коротким клювом и голубой полоской над ним.

Уселся на стол, дергая головой, с недоумением стал рассматривать светящуюся проекцию острова.

— Са-анти! — протяжно прохрипел он. Расправил крылья, похлопал. Вытер грязный клюв о столешницу.

— Наверное-с, Фелипе прислал записку, синьор, — сказал Рики и подошел к птице.

— Эсэмес, на ночь глядя, — пробурчал я. На моих электронных уже было полпервого.

— Прошу написать, когда можно будет явиться-с за своей частью клада, с уважением-с, Фелипе Белоногов, — прочитал Рики.

— Напиши, пусть через три дня зайдет, — ответил я. — И давай уже спать, а то меня рубит нещадно! Завтра еще дайверы!

— Конечно-с, синьор губернатор! — сказал заместитель. — Вам необходим отдых-с, как первому лицу государства! Вы хорошо себя чувствуете после-с нападения?

— Замечательно, Рики, — просипел я.

— Тогда позвольте-с вам помочь в переодевании в ночное! — сказал Рики.

— Чего? — я вытаращил глаза.

— Для губернаторского ложа-с есть соответствующая, традиционная, ночная одежда, — Рики подошел к шкафу, распахнул дверцы.

— Вот-с, я положу ее на край кровати, синьор, — сказал помощник. — А сам удаляюсь-с. Завтра необходимо проснуться-с в семь и ехать-с в порт, проконтролировать работу дайверов. Спокойной ночи-с, синьор губернатор!

Рики вышел, предварительно посадив Санти на плечо. Попугай снова хрипло проорал:"Са-анти!", обращаясь к висящему Малышу.

Мышь в ответ пискнула и тихо зашипела, оскалив мелкие клыки.

"Вот и познакомились" — подумал я.

Заместитель плотно закрыл двери за собой. А я взглянул на ночную униформу.

— Традиции еще какие-то… — пробормотал.

Повертел в руках белую ночнушку. Разделся. Натянул ее через голову. Посмотрелся в зеркало.

"Да уж" — подумал я. — "Если меня кто-нибудь в этой ночнушке увидит! Я же потом в универ зайти не смогу! Все будут ржать и стебаться! Про девушек можно вообще забыть! Хотя меня итак,наверное, скоро отчислят. Плакала моя карьера филолога!"

Ночнушка не доставала до пола пару сантиметров. Старинная, белоснежная, вся в каких-то оборках и рюшах. На воротнике и рукавах длинная вышивка, наподобие покрывала у моей бабушки на телевизоре. Видно только кончики пальцев.

"А ведь это еще не все" — мрачно подумал я. На кровати остался лежать ночной колпак. Длинный, атласный. Суживающийся, с пушистым помпоном. Примерил.

"Ну обалдеть!" — подумал, глядя в зеркало. — "Это просто нечто!"

"Ладно, попробую разок" — подошел к кровати в предвкушении.

"Чую меня ждет райский сон! Я ведь в Эдеме!" — лег, укрылся одеялом.

Подумал, раз я в ночнушке — можно снять и трусы. Подумано — сделано. Ах, блаженная свобода, кайф!

Прошло пару минут. Проекция острова мерцала и светилась в дальнем левом углу. Также витражные стекла пропускали лунный свет.

Конечно, половина из цветных, изогнутых кусочков были темного стекла — зеленого, красного, синего. Потому в апартаментах был полумрак.

Мне стало немного не по себе в замкнутом пространстве губернаторской кровати, поэтому я сел и, шурша пышным одеялом, дополз до москитных сеток и отдернул их. Все же меня защищает Систем, так что боятся мне нечего.

Лег обратно. Поерзал, устроился поудобнее на горе объемных, царапающих вышивкой подушек.

Глаза открывались все медленней и медленней. Переносица легко пульсировала болью, кожа на горле горела, натертая удавкой. Хорошо хоть шишка на лбу почти пропала и не напоминала о себе. В отличии от остального тела, которое жутко ломило от всех последних потрясений.

Зудела правая ладонь, отбитая револьвером. Ныла поясница и позвоночник от нескольких ночевок в непонятных, необустроенных местах. Болела затекшая шея, напоминал о себе копчик, заезженный в разнообразных пикапах.

К тому же, меня беспокоила странная натертость на самом интимном месте. И по-моему там даже что-то слегка опухло. Конечно, это печальные последствия, но воспоминания о страстной ночи заставляли губы расплываться в улыбке.

Повернув голову к входным дверям, я замер. Там было какое-то белое пятно.

Помотал, потряс головой. Пятно не исчезало.

Стало не по себе. Пытался вглядеться, что там, щурился — бесполезно.

Тяжело вздохнул: "Когда же это кончится!", и откинул одеяло. Вылез, прошуршал босиком три метра по колючему ковру.

И оцепенел. Возле запертой двери в полумраке стояла девочка. В белом, бальном платье до пола. Маленькая, ростом мне по пояс.