Диктатура пролетариата

Нам не стоит останавливаться на гротескной бессмыслице, заполонившей современные уголовные законы: в них к самым прогрессивным, самым гуманным взглядам на закон примешиваются самые жестокие постановления революционного и военного времени, которые до сих пор воспринимаются как эффективные, несмотря на победу диктатуры пролетариата. Я уже упоминал, что, например, смертная казнь полностью упразднена – за убийство приговаривают максимум к десяти годам каторжных работ, – но в то же самое время закон предусматривает так называемую «высшую меру наказания», то есть расстрел, и к ней приговаривают за преступления, за которые ни один цивилизованный уголовный кодекс мирного времени не станет карать смертью. Также больше не существует такой меры, как тюремное заключение, но есть «строгая изоляция». Такая комическая изворотливость судебной теории кажется забавной. Но не до смеха, когда изложенные мною тезисы начинают реализовываться на практике, отравляя атмосферу судопроизводства.

Я имел возможность лично присутствовать на частном собрании юристов – профессоров, практикующих адвокатов, государственных служащих, на котором обсуждалась данная тема. Полнота освещенной с различных сторон картины ужаснула мой бедный, буржуазный, юридически не подкованный ум.

Все единогласно подтвердили всплеск взяточничества в судебной сфере. Разумеется, это происходит вопреки желаниям партийных вождей, но коррупция является одной из основных черт упадка, и в этом, наряду с войной и революцией, виновно общее падение морального сознания и норм при большевизме. И даже если бы мы решили не отягощать обвинением во взяточничестве и без того пространный список большевистских грехов, мы не можем снять с них ответственность за непосредственные плоды их доктрины.

Общественная жизнь – классовая борьба.

В § 48 уже цитированной мною ранее программы 1919 года стоит следующее: «Советская власть открыто признает неизбежность классового характера всякого государства, пока совершенно не исчезло деление общества на классы и вместе с ним всякая государственная власть». Где-то за горизонтом маячит фантастический бесклассовый мир; но реальное положение вещей таково, что классовая борьба становится единственным возможным укладом, великим законом жизни. «Пролетарская демократия взяла в свои руки всю власть и без остатка упразднила органы буржуазного господства – суды прежней организации» (§ 70–71). Классовая борьба – единственная путеводная звезда. Необходимо разжигать и неустанно поддерживать бушующее пламя ненависти к тем, кто совершенно условно был заклеймён как враг рабочего класса, – эта пропаганда коснулась и нашего норвежского общества. Можно подумать, что как раз сейчас классовые гонения должны бы уняться. Жалкие остатки когда-то материально обеспеченного высшего класса и пришедшего ему на смену духовно обеспеченного класса интеллигенции теперь выживают в нищете и притеснении. Но нет, маниакальная злоба коммунистических господ до сих пор неприятнейшим образом проявляется в судах. Там заседают, как мы уже знаем, судья и его помощники. Последние, непременно истинные пролетарии и коммунисты, как правило, перепоручают ход дела судье, и, если он гуманный человек, то большинство рутинных заседаний протекают гладко, не вызывая нареканий даже у профессионального юриста. Однако мир царит лишь до того момента, как на скамье подсудимых появляется так называемый «буржуй», представитель прежней буржуазии, прилично одетый, возможно, владеющий собственностью. Тогда в судейской коллегии резко просыпается зов ненависти и страсть к травле. Об этом мне рассказывали лучшие из сегодняшних практикующих адвокатов. Вот так просто предубежденность решает исход дела до суда, и ничего уже нельзя изменить – тому есть печальные свидетельства. В то же время, к нашей радости, можно услышать, что такие эпизоды постепенно встречаются все реже.

Закон и суд – это всего лишь инструменты в руках власть предержащих.