Диктатура сволочи

Люди, которые прочно уселись на престолах университетских кафедр, люди, которые пишут книги «для избранных» и поучают нас, грешных мира сего, любят оперироватъ терминами «масса», «стихия», «народ». В исторической публицистике очень тщательно разработан этот, в сущности, довольно нехитрый трюк: вместо deus ex machina, который в нужный момент появляется сквозь люк в полу эллинской сцены, — сквозь дыры исторической аргументации выскакивает «масса», «стихия» и прочее. Эта масса действует разумно, пока она следует предписаниям данного историка, философа, публициста и перестает действовать разумно, когда эти предписания проваливаются, что случается с истинно унылой закономерностью. В зависимости от политических вкусов данного автора, эта масса снабжается разными прилагательными: говорят о «трудящейся массе» и говорят о «некультурной»; говорят о «слепой массе» и говорят о «стихии революции»; говорят о «пролетарских массах», несущих миру новое евангелие, но говорят и о «черни», «плебсе» и толпе. Прилагательные эти слегка меняются: так, до февраля 1917 г. для русской интеллигенций русская «масса» была «богоносцем» — до тех пор, пока она «свергла самодержавие»; после свержения Керенского — масса перестала быть богоносцем и превратилась в «толпу». В дальнейшей своей эволюции масса стада чернью и плебсом, и вообще отбросами человечества. Постепенную смену прилагательных можно легко проследить по описаниям хотя бы того же Ив. Бунина. В дни его сотрудничества с Лениным русский народ был, конечно, «богоносцем», правда, атеистическим, но все-таки богоносцем. После победы Ленина тот же народ таинственным образом стал просто сволочью, для которой нужны «пулеметы, пулеметы и пулеметы». Потом тот же народ оказался «спасителем отечества» и «устроителем нового мира». Ивана Бунина я беру в качестве персонификации русской интеллигенции, самой современной и классической революции. Можно взять и другой пример: Адольфа Гитлера. Пока германская масса перла к Сталинграду и Аль-Амейну — она была сливками человечества. Когда ее поперли от Стапинграда и Аль-Амейна — она оказалась отбросом истории: так ей и нужно. Карлейль восторгался французской массой, пока наполеоновская «личность», сидя на этой массе, перла на Москву, и перестал восторгаться, когда масса, окончательно улегшись костьми на русской земле, предоставила Наполеону расхлебывать и Лейпциг, и Ватерлоо. Но русский пример является все-таки самым классическим и самым современным. Об Ив. Бунине я только что говорил, но Ив. Бунин является художником, а, как известно, для художника писаны не все законы: «ветру и орлу, и сердцу девы нет закона — таков и ты, поэт: и для тебя закона нет». Но есть люди, для которых законы, по крайней мере, «законы общественного развития», должны были бы существовать: за исследование именно этих законов, мы, налогоплательщики, платим деньги этим людям, что-то должны они уж знать!

Русская интеллигенция занималась, по преимуществу, «исследованием законов общественного развития» — правда, преимущественно по немецким шпаргалкам. Не будем обижаться: самый красивый профессор не может дать больше того, что он имеет, а имеет он очень мало. Во всяком случае, такие величины первого ранга, как проф. П. Милюков и проф. Н. Бердяев что-то, кажется, должны были бы знать о «массе», которая «решает историю», или, по крайней мере, «делает историю», — ту историю, которую эти люди изучали профессионально. Проф. Бердяев начал свою научную карьеру с проповеди марксизма, потом перешел в монархизм и призывал возвратиться к феодализму и, пока что, закончил сталинизмом. В промежутках он разыскивал разных богов — кажется, не нашел ни одного долговременного. Проф. Милюков совершал колебания менее широкой амплитуды: он всю свою жизнь нацеливался на министерский пост, а когда с этого поста «масса» его вышибла, то она оказалась «некультурной», «отсталой», политически безграмотной и вообще несозревшей для тех рецептов, которые ей давали: Бунин, Бердяев, Милюков, Керенский, Ленин, Троцкий, Сталин, Бухарин и еще человек пятьсот. Вообще, масса действует провиденциально, пока она катится как раз до той ступеньки, которая была научно предуказана Буниным, Лениным, Бухариным и прочими пятью сотнями исследователей законов общественного развития. И становится дурой в порядке «углубления революции», кувыркается все ниже и ниже — до подвала включительно.