Диктатура

Якобинцы были жесткими противниками закона о военном положении, хотя бы потому, что освободившиеся от оков народные массы, благодаря которым они и получили свою власть, могли быть ограничены этим законом в своих действиях. Но наряду с этой общей причиной, в силу которой любая политическая оппозиция становится противником институтов, стоящих на страже существующего строя, loi martiale дал общинным властям (по конституции 1791 г. они имели в те времена широкие полномочия по самоуправлению) возможность распоряжаться вооруженной силой. Общинные власти могли поставить вооруженные силы на службу своему федералистскому стремлению подавить сосредоточившееся в Париже радикально-революционное движение[353]. 23 июня 1793 г. Национальный конвент отменил военное положение одной фразой[354]. В его распоряжении были комиссары, революционное законодательство и революционные трибуналы, которые могли покончить с врагом, соблюдая судебные формальности. Осадное положение Конвент сохранил как чисто военный институт. Поворотный пункт в истории этого понятия достигается в силу того, что теперь помимо укрепленных пунктов в осадное положение могут попадать и другие районы, причем одновременно (ибо само по себе первое из сказанного могло быть обусловлено всего лишь техническим развитием) место фактического осадного положения заступает «объявление» осадного положения как обоснование некоей правовой фикции. Разницу можно ясно увидеть, сравнив два закона, вышедших до и после государственного переворота, совершенного радикальными членами Директории 18 фрюктидора V г. (4 сентября 1797 г). Государство милитаризировалось (как 13 вандемьера, так и 18 фрюктидора были делом рук военных[355]), и этому соответствовало то, что основанием регламентирования стало понятие из военной сферы. Закон от 10 фрюктидора V г. (27 августа 1979 г.) распространяет применение военного и осадного положения на общины «внутри страны». От законодательного органа Директория получила полномочие объявлять военное (но не осадное) положение. Практически это означает, что военный командующий становится комиссаром – правителем общины, объявленной находящейся на военном положении, и более уже не подчиняется руководству гражданских властей, как это происходит по закону о военном положении. Осадное положение остается конкретным фактом, общины оказываются в осадном положении, как только войска неприятеля или бунтовщики (тут вновь всплывает «внутренний» враг) отрежут их от сообщения с остальным миром. Сразу же после удавшегося государственного переворота 18 фрюктидора Директория автоматически, т. е. без опосредования законодательным органом, получила полномочие «вводить в той или иной общине осадное положение» (de mettre une commune en état de siège). Благодаря этому правительство имело возможность вводить осадное положение, если считало это необходимым. Формальный акт правительственного заявления приходит на смену фактическому исключительному случаю. Понятие приобретает политический смысл, военно-технический образ действий ставится на службу внутренней политике.

Следствие было еще тем же, что и после приятия закона 1791 г: военный командующий распоряжался относительно того, что он считал необходимым в интересах проведения военной операции. В той мере, в какой речь не шла о военной акции, он не имел в отношении граждан никаких иных полномочий, кроме тех, которыми обладали и гражданские власти. Для расширения этих полномочий режиму Директории удалось сформировать понятие, имя которого не имело того же успеха, что и понятие «осадного положения», но зато стало одним из наиболее достопримечательных изобретений в борьбе с политическими противниками. Рядом с «состоянием осады» (état de siège) появляется «состояние гражданских волнений» (etat de troubles civils). Если департамент, кантон или община очевидным образом находились в таком состоянии, то в соответствии с законом от 24 мессидора VII г. (12 июля 1799 г. – Duvergier. XI, 297) Директория могла предложить законодательному собранию объявить состояние гражданских волнений. Благодаря этому допускались следующие меры: сторонники эмигрантов и прежней знати, родственники «злодеев и главарей банд» (как мужчины, так и женщины) во всех случаях считались ответственными за убийства и разбои и брались в заложники. При каждом убийстве патриота четверых заложников депортировали, на остальных налагались штрафы и т. п. Выявленные главари банд, на которых составлялся реестр, привлекались к особым военным судам (commissions militaires) и могли быть незамедлительно приговорены к смерти (ст. 39). 22 брюмера VII г., сразу же после совершенного Наполеоном государственного переворота, этот закон был снова отменен (Duvergier: XII, 5).