Диктатура

Несмотря на большую фактическую власть, Валленштейн в свое первое генеральство был лишь полководцем, осуществлявшим командование войсками. Военная операция в серьезном случае всегда бывает слишком сильно подчинена военной цели, чтобы в ней можно было руководствоваться иными соображениями, нежели соображения ситуативной техники, здесь тоже нередко возникала такая ситуация, при которой Валленштейн мог выглядеть диктатором, т. е. выступать как комиссар действия, наделенный абсолютными, служащими только его цели полномочиями. Но по своему правовому статусу он не был диктатором в том смысле, что император не наделял его особыми, предоставляемыми его разумению и определяемыми только заинтересованностью в выполнении соответствующего действия полномочиями, способными отменять препятствующие права. Руководство войском как таковое, ductus exercitus, не считается с проявлением суверенитета, за исключением военной юрисдикции, которая не выходит за пределы войска и является тут внутренним делом. Кроме того, верховное командование осуществлял сам император, имевший право «посредничества». Вмешиваться в права третьих лиц Валленштейну было со всей определенностью запрещено. Он был обязан соблюдать традиционные уставы и обычаи, а размер контрибуций мог увеличивать только в соответствии с существующим правом. Два советника, которых император отправил к Валленштейну с инструкциями от 24 августа 1630 г., должны были объяснить ему, что войско следует содержать за счет регулярной помощи округов и что власть императора в этом отношении жестко лимитирована имперскими установлениями[192]. Все требования и понуждения, превышавшие установленную правовую меру считались злоупотреблением, применением только фактической силы, осуществляемым via facti. Сколь необычны ни были взаимоотношения между императором и военачальником, все же во внешнем направлении, т. е, в отношении третьих лиц, в частности сословий, последний по-прежнему был уполномочен только на те меры, которые «были соразмерны его правам». Когда император объявлял врагов и мятежников вне закона, возникали возможности для обширных конфискаций. Но и от этого существующее правовое состояние никак не менялось. Конечно, сославшись на тяготы войны, император мог бы здесь еще раз испробовать свою совершенную власть и попытаться превратить ее из simulacrum в подлинную plenitudo potestatis, уполномочив Валленштейна на проведение мер, которых потребовало бы положение дел, без оглядки на препятствующие права. Тогда Валленштейн действительно стал бы комиссаром действия, комиссаром-диктатором. Но как раз этого император не сделал. Он признавал правовую обоснованность исходивших от сословий жалоб на Валленштейновы перегибы.