— Да… Способный был парень. Почему он вообще тебя заинтересовал? — спросил Карпыч.
Мне не хотелось ему рассказывать длинную историю о графе и графине, и поэтому я сказала первое, что пришло в голову.
— Я сейчас работаю над архивом в одной усадьбе, и там увидела его работы.
— Ну и? — переспросил Карпыч…
— Есть в них что-то. Зацепили они меня. Хотела дома о нем что-нибудь отыскать, а у нас практически ничего и нет.
— Твой отец не любил Васина. Не видел у него таланта.
«Я тоже, — мысленно добавила я. — Если бы не история с графом, то Васин меня вообще бы не заинтересовал».
— А у тебя глаз верный, — продолжал тем временем Карпыч. — Ты его приметила… Помню, мы с твоим отцом крепко поспорили об этом Васине. Чуть не поссорились, — усмехнулся Карпыч. — И что ты думаешь, время таки расставило все на свои места. Не забыли люди о молодом и способном человеке…
— Каким образом?
— А вот, представь себе, не так давно мне один студент курсовую о нем принес.
— Надо же, — пробормотала я.
— Очень даже любопытная работа.
— И что же он пишет?
— Много рассуждает о его манере письма, а потом делает этакий экскурс в его личную жизнь.
— И все-таки, Михаил Карпович, я не совсем поняла. Что же можно о нем написать? Он ведь умер очень давно, да и было ему всего двадцать пять лет. Какая такая у него могла быть личная жизнь?
— Про это не знаю. Сам не очень вникал. Но могу сказать точно: Васин не умер, а покончил с собой. Душевное расстройство. Эх, если бы не эта ранняя смерть, он вырос бы в маститого художника.
Я хотела сказать, что сильно в этом сомневаюсь, но промолчала. Пусть Карпыч думает, как ему заблагорассудится.
— А почему он заболел? Дурная наследственность?
— Нет. Несчастная любовь.
В голове у меня щелкнуло, будто где-то я уже не то читала об этом, не то слышала. Промелькнула некая мысль, нечто очень важное… Но я никак не могла ухватить ее.
— В кого он был влюблен? — спросила я Карпыча в полной уверенности, что за давностью лет ответ на этот вопрос безвозвратно утерян.
— Мой ученик утверждает, что он любил богатую женщину, которая зло посмеялась над его чувствами.
— Ну да… Теперь понятно… И с тоски душевной Васин уехал в глушь выполнять заказ графа.
— Может, так оно и было… Если хочешь, я дам тебе телефон студента, поговоришь с ним.
— Спасибо.
Карпыч записал мне телефон.
«Жаль, — подумала я, — что не получится с ним увидеться, с этим студентом. Утром пора возвращаться в усадьбу»
— А это тебе лично.
Я удивилась. Карпыч, улыбаясь, держал в руках пригласительный билет.
Я взглянула. Ого! Старый друг отца приглашал меня на престижную выставку в Манеж.
— Держи, — сказал Карпыч. — Пообещай, что ты придешь. Я, кстати, звонил тебе несколько раз… Где ты пропадала?
Но я ничего не ответила.
А Карпыч продолжал:
— Выставка открывается завтра, в шесть часов вечера. Я очень тебя прошу, приезжай.
— Спасибо вам, — поблагодарила я. — Обязательно приду. До встречи, Михаил Карпович.
Я завела машину и уже собиралась ехать домой, но меня остановило неопределенное, точно подсасывающее внизу живота чувство… Нет, домой я не поеду, — молниеносно пронеслось у меня в голове. Я отчетливо понимала, что забыла в усадьбе что-то очень важное. То ли я это видела, то ли читала… Но сейчас я была уверена, что именно то, неопределенное, о чем я никак не могла вспомнить, и должно было послужить ключом к пониманию развязки событий, произошедших в конце девятнадцатого века.
Мне снова нужно оказаться в усадьбе, пойти в галерею, пересмотреть бумаги, и, может быть, тогда я найду недостающее звено.
Моя «старушка» медленно ползла по дороге, потом на черепашьей скорости свернула в сторону Выборга. Я еще окончательно не пришла в себя после аварии и поэтому старалась не демонстрировать навыки и умения скоростной езды. Было уже достаточно поздно, и дорога была практически свободной. Я тихонько включила радио. И наслаждалась… дорогой, одиночеством и музыкой. Потом началась реклама, и я переключилась на другую волну.
И услышала, как голос диктора произнес:
— Сейчас мы зададим несколько вопросов одному из учредителей выставки, члену художественному совета Михаилу Карповичу Ладыгину. Михаил Карпович, я знаю, что у вас разразился скандал в связи с работой одного автора…
— Я бы назвал это, скорее, разоблачением, — ответил Карпыч.
— Но что же все-таки произошло? — спросила диктор.
— Некий молодой человек выдавал работу прославленного автора за свое произведение.
— Вы можете подробно рассказать об этом происшествии?
— Нет, сейчас мы проводим внутреннее расследование и еще выясняем кое-какие детали. Но одно могу сказать точно: господин Шацкий, решившийся на такой подлог, подписал себе как художнику приговор на долгие годы.
— Спасибо за то, что согласились прийти к нам в студию, — проворковала диктор.