Дилемма

– Я знаю. – Она оборачивается ко мне, глаза у нее сияют. – Какая красота!

Я ловлю ее пальцы, притягиваю ее к себе, окружаю кольцом своих рук. Но она снова поворачивается, чтобы смотреть на сад. Ее теплая спина прижимается к моей груди.

– Все гораздо, гораздо… больше, чем я себе представляла, – говорит она. – У нас самые лучшие дети на свете, правда? Видел, что там Джош сделал? Вон там, на ограде?

На самом деле я плохо воспринимаю то, что увидел, когда мы вышли на лужайку. Нет-нет, я отдаю себе отчет в том, что меня окружают огни, цветы и воздушные шары, но все сливается в сплошное размытое месиво. И я понимаю, что возможность несчастья сказалась на моих органах чувств. Голос Ливии доносится словно издалека, и я почти не ощущаю прикосновение ее руки, когда она тянет меня к изгороди. Воздух здесь, вероятно, напоен ароматами ее роз, но я различаю лишь запах своего страха.

Мы доходим до изгороди, и весь мой мир разлетается вдребезги. Я резко выпускаю руку Ливии, неуклюже отхожу в сторону. Тут повсюду развешаны фотографии Марни – в младенчестве… в школе… в этом вот саду… на каникулах… в Гонконге… Ни один из снимков я раньше не видел. Они прикреплены кнопками по всей изгороди. А над ними – большая надпись «С ДНЕМ РОЖДЕНЬЯ, МАМОЧКА!».

К счастью, Лив неправильно понимает мой судорожный вздох.

– Да, я знаю! Потрясающе, правда? – говорит она.

Я закрываю глаза и слышу голос Марни, поющий: «С днем рожденья, мамочка!» Пение раздается совсем близко, кажется, протяни руку – и коснешься ее.

К нам подходит Джош, обнимает нас обоих, притягивает меня поближе. На какое-то ужасное мгновение мне хочется положить руку ему на плечо и разрыдаться.

– Ну, – спрашивает он у нас, – как вам?

– Замечательно получилось, по-моему.

Но я не могу заставить себя смотреть. Я упорно гляжу поверх забора, цепляясь за призрачный шанс, что Марни еще жива.

– По-моему, лучше и не придумаешь! – восклицает Ливия, обнимая его. – Спасибо тебе огромное, Джош. Ты столько над этим трудился.

– Вообще-то это идея Марни. Ее подарок тебе.

– Ничего лучше я бы и не пожелала. Помню, как я эту снимала. – Она указывает на одну из фотографий. – И вот эту, в костюме из «Звездных войн». Где ты их раздобыл?

– Большинство дала Марни, а остальные я взял из твоих альбомов. Переснял, потом увеличил.

– Жаль, сейчас я не могу ей сказать, как мне безумно понравилось. – Она поворачивается ко мне: – Может, все-таки попробовать ей дозвониться?

– Нет! – Я понимаю, что ответил чересчур поспешно, и пытаюсь произнести нечто более разумное и взвешенное. – Там сейчас глубокая ночь, и потом, она же говорила, что напоследок будет готовиться к экзаменам где-то, где нет вайфая, чтобы не отвлекаться?..

– Телефон-то у нее все равно должен ловить, – замечает Ливия. – Как-то это неправильно – не позвонить, не поблагодарить.

– Папа прав, – возражает ей Джош. – Завтра она с нами свяжется, когда вернется после выходных. – Он резко убирает руки с наших плеч, и я вдруг чувствую холод. – Короче, я пошел, мне еще много чего осталось переделать.

И он оставляет нас. Меня и Ливию, больше никого рядом нет. Может быть, тут подходящее место, чтобы сказать ей? Прямо здесь, на лужайке, перед фотографиями Марни? Или лучше отвести ее в дом?

– Кстати, твоя мама звонила, – сообщает мне Ливия.

– Да? Когда?

– Пока ты был в душе.

– Чего хотела?

– Просто поздравить меня с днем рождения. – После паузы она добавляет: – Я-то думала, вдруг это Марни звонит? Чудесно она придумала, правда?

– Да, – говорю я, радуясь, что не слышал этого звонка и, стало быть, оказался избавлен от сокрушительного разочарования: нет, нет, нет, это не Марни звонит.

– Я могу тут хоть весь вечер стоять и любоваться фотографиями, но лучше пойду-ка я оденусь.

Она направляется к дому, и я снова хватаю ее за руку.

– Ливия, погоди…

Но она лишь бегло целует меня и мягко высвобождается, мыслями она уже где-то в другом месте.

Уже у самых садовых ступеней до нее доходят мои слова.

– Прости! – говорит она, со смехом поворачиваясь ко мне. – Ты хотел что-то сказать?

Я смотрю на нее, на эти волосы, выгоревшие на солнце, на ее лицо, разрумянившееся от приятного возбуждения, – и могу думать лишь об одном: возможно, она в последний раз по-настоящему счастлива. В будущем, в очень далеком будущем (если с Марни не все в порядке), может, и будут мгновения, когда она ненадолго забудет. Но все остальное время, каждую секунду каждой минуты каждого часа, Ливия будет… терзаться болью утраты. И вот сейчас она стоит у крыльца, ожидая моего ответа, а я думаю лишь об одном: быть может, это последние секунды ее счастья.

И я решаю немного продлить их. Не тороплюсь с ответом, растягиваю секунды.

– Адам! Ну неужели это не может подождать?