Дилеммы XXI века

То правило нашей культуры, которое делает литературу собранием недостоверных суждений, вызывает парадоксальные, даже противоречивые ситуации всякий раз, когда критик должен обсудить работу, чей автор отождествляет себя в тексте с рассказчиком, который прославляет преступление или признаёт себя ответственным за преступление. Критик в принципе не может поставить знак равенства между автором и героем, даже если текст содержит утверждения, которые заверяют, что автор решительно хочет этого. Здесь речь идёт об антиномии, создающей непреодолимые трудности для теоретиков, которые хотят определить логическое значение литературных текстов, понятным способом оглашающих буквальную истину каждому обычному читателю. Эта хорошо известная ценителям литературы трудность могла бы иметь замечательные культурные последствия, если бы научная фантастика – родственная науке, но не полностью подчинённая её правилам – выступала в качестве инкубатора еретическо-познавательных мыслей.

Научная фантастика кажется специально созданной для наиболее рискованных попыток неортодоксального мышления, для дерзких умозаключений, просочившихся из институциональной науки, для провозглашения гипотез, которых учёному провозглашать ещё нельзя, так как они представляют собой вершину предположений строящейся Вавилонской башни. Научная фантастика могла бы стать полигоном также новых философских размышлений (областью так называемой «фантастической философии», о которой мечтал Борхес), убежищем социологического воображения и инкубатором или «хранилищем» таких идей, которых наука продвинуть ещё не в состоянии. По сути, однако, научная фантастика эти эпистемологические возможности не использует. Свободу от риска, завоёванную вместе с допущением логической неточности обоснований, научная фантастика использует для производства глупостей. Познавательное предвосхищение променяла на умственный регресс, обратившись к сказкам, мифам, магии, пытаясь «наукообразить» суеверия, ксенофобию и бульварные версии иррациональных доктрин (из области так называемой «паранауки»). Так же, как если бы игрок, которому мы открыли неограниченный кредит, встал бы из-за стола и ушёл, чтобы напиться на эти деньги. (Сравнение можно понимать практически буквально, так как последней модой в научной фантастике является «духовное превращение человека в сверхчеловека» с помощью «мудрости Востока» или благодаря биологическим или химическим средствам, то есть дух получает Познавательные Сверхвозможности на внеэмпирическом и внелогическом пути достижения «Контакта с Окончательной Реальностью Бытия». Это своеобразный вид наркотического опьянения или просто пьянства, когда впоследствии от похмелья страдает не автор, а читатель.)

Интеллектуальная измена научной фантастики – это одно из существенных проявлений упадка массовой культуры. И эту измену не спровоцировала какая-либо fatum[18]. Научная фантастика не должна была становиться могилой неиспользованных возможностей. Ответ на вопрос, почему она стала такой могилой, важен не только для неё и не только для литературы. Но ответ выходит за рамки этих комментариев.

От составителя V Десять лет спустя

Первоисточники опубликованного выше:

Рефлексии о футурологии – Lem S., Refleksje 1974 [cze's'c III]. – Kultura (Warszawa), 1974, nr 25.

Границы предвидения – Lem S., Granice przewidywania. – Kultura (Warszawa), 1975, nr 17.

Звёздная инженерия – Lem S., Inzynieria gwiazdowa. Cz. 1–6. – Przeglad Techniczny (Warszawa), 1975, nnr 13–18.

История одной идеи – Historia jednego pomyslu / Lem S., Diabel i arcydzielo. – Krak'ow: Wydawnictwo Literackie, 2018, s.326–347. Перевод с рукописи 1978 г.