Дилер реальности

Нож падает на пол. Я разбегаюсь и прыгаю в центральное окно, к небу, к звездам, навстречу ворону. Разбивающееся стекло. Грохот. И боль.

х х х

Я не ощущаю превращения в пернатого змея — в этот момент я лишь понимаю, что был им всегда. Мне не нужно прилагать усилия для полета — ветер несет меня, и я становлюсь им — нет, я всегда был им. Все, что надо мной и подо мной, — это переливающийся рисунок на моей чешуйчатой коже: и звезды, и облака, и густая тьма ночного неба, и переливающийся огнями город внизу. Внизу проплывают острова — большой и десятки крохотных, на которых раскинулся город-государство. И грузовые корабли, отплывающие из портов во все стороны света.

Я снижаюсь, чтобы коснуться города крыльями: сначала пролетаю между небоскребами, потом над песчаной гладью, над ржавыми консервными банками, сквозь мягкий шелест обрывков целлофана, над вечерними запахами, затихающими в темноте. Затем лечу к деревьям, что виднеются вдалеке, уже за границей города. Большое круглое озеро, в сонном ожидании растянувшее передо мной свою холодную гладь. Теперь, пробив головой слой сырых облаков, я взлетаю в обжитое самолетами небо, на миг зависаю в струе стерильного воздуха и бросаюсь вниз. Прорезав покрывало озерного тумана, плавно вхожу в неподвижную воду и, зарывшись в кашу ила, достигаю дна, где замираю на несколько мгновений, прежде чем снова устремиться ввысь. Мне кажется, мой полет длится вечно, но быть может, лишь несколько минут — время теряет свое земное значение, как и пространство. Я ветер. Меня зовут Кетцалькоатль. Я — бог времени, который подарит людям вечность.

Когда реальность Кетцалькоатля истончается, растворяется, исчезает, я начинаю ощущать прикосновение холодной земли к своей спине и свежесть росы на щеках. Открываю глаза — я лежу лицом к небу, посреди пустынного поля для гольфа — и достаю из уха ракушку Memnotech. А надо мной, высоко вверху, мерцая серебристым брюхом, бесшумно плывет цеппелин.

Часть 2

Комиссар отставил в сторону хрустальный бокал на высокой ножке, тщательно завернутый в полиэтилен, и окинул взглядом субтильного молодого человека, сидящего напротив. Из-за дверей пентхауса все еще доносились переговоры полицейских раций и гомон пьяных гостей, которые никак не желали расходиться.

— Цианид, полагаю. Как звали вашего знакомого?

— Паоло. Паоло Рамбан.

— Вы присутствовали, когда он был отравлен?

— Нет.

— А девушка, которую увезли в больницу?

— Катрин Гаади, то есть Варго. Она оставалась с Паоло, когда я ушел.

— Почему вы вернулись?

— Не знаю — наверно, что-то почувствовал.

— А почему она это сделала?

— Это не ее рук дело. Они с Паоло были близки.

— С этим разберется следствие, — строго ответил комиссар. — Допустим, это сделал он сам… У вас есть предположения почему?

— Да, есть.

Комиссар ждал продолжения, но молодой человек, казалось, забыл о происходящем, погрузившись в свои мысли. Вид у него был подавленный.

— И? — комиссар начал терять терпение. — Может, поделитесь со мной? Ему поступали угрозы?

— У нас у всех одна общая угроза. И у меня, и у вас, комиссар. Трансферизм не пощадит никого.

0001

О кулинарных увлечениях Паоло Рамбана было известно давно. Однако свое воплощение они получили чуть более года назад в претенциозном ресторане, ставшем отличной приманкой для гурманов всех сортов. Ресторан под названием «Семь смертельных грехов», расположенный в центре небольшого креативного кластера, занимал цокольный этаж здания вместе с нишевым бутиком, картинной галереей и магазином антиквариата. Именно так и было написано имя ресторана — с перечеркнутым словом «смертельных». В новом Сингапуре ни один грех не может считаться смертным. Сингапурская элита главным образом приходила сюда на знаменитые дегустационные ужины — перфомансы из семи блюд, участие в которых нужно было бронировать чуть ли не за месяц.

В обеденное же время гостей было не так много. Мне предложили лучшее место у единственного окна, не являвшегося декорацией, и подали коктейль «Капризная Катрин» на основе ванильной водки с перцем — авторское творение Рамбана, которое он назвал в честь меня.

Интерьер ресторана — в стиле барокко — был довольно нетипичен для города. Слепые окна, ниши со скульптурами, лепка и позолота выглядели довольно архаично. Я пригубила пряный напиток, украшенный маленьким острым перцем, разрезанным пополам, и принялась разглядывать гостей в ожидании Рамбана. Пара бизнесменов, компания успешной творческой молодежи, изящно одетая блондинка лет двадцати, известный политик в сопровождении эффектной девушки (не эскорт ли?), упитанный банкир лет пятидесяти. Ближе других ко мне находились двое молодых мужчин, модно одетых и в дорогих очках. Они довольно громко общались, помешивая кофе и поглядывая на блондинку за соседним столиком. Один из них обронил что-то про «персональную реальность», и я начала прислушиваться к их беседе.

— Я слышал, эти штуки защищены от передачи другим людям.

— Каждый настроен под генетический код. Но в случае с дедом и внуком — он срабатывает.

— И что он тебе рассказывал?