Дилетант

Комната Олеси осталась нетронутой с тех пор, когда несколько лет назад маленькая птичка выпорхнула из родительского гнезда. В стенном шкафу висели ее старые платья и свитера. Пианино отзывалось на громкие звуки гортанным эхом. Расплывчатый акварельный рисунок с преобладанием лимонно-желтых и медных тонов изображал осенний Париж. В ящиках письменного стола лежали школьные дневники со множеством красных пятерок и присутствовала коллекция любовных записок — Дима Павлов объяснял десятикласснице Олесе, насколько она неповторима, необыкновенна, прекрасна.

Теперь Суворин проводил в дочкиной спальне все свободное время.

Небритый и расхристанный Шведов появился часов в одиннадцать. Невооруженным глазом было видно, как ему плохо. Убитый горем Суворин, возраст которого в полтора раза превышал возраст Игоря, и тот выглядел не так жалко и растерзанно.

— Что-то ты, брат, совсем, — заметил Валерий Александрович. — Надо все-таки держать себя в руках. Больше не звонили?

Игорь тоскливо покачал головой, обнял голубого крокодила и обессиленно свалился на кружевную Олесину кровать. Но стадия неподвижности длилась у Шведова ровно секунду. Он шумно задышал, запыхтел и оторвал от покрывала измученное лицо:

— Олеськой пахнет.

— Да, — вздохнул Суворин. — Ее духи. Никитишна еще жива?

— Рыдает.

— Она хоть может порыдать. А нам что делать?

— Выпить.

— Опять корвалолу?

— Водки.

Игорь спрыгнул с постели, пристроил голубого крокодила в углу и ушел на кухню.

— Давайте напьемся, Валерий Александрович, — сказал он, разливая водку. Стопки он выбрал не самые маленькие и бутылку тоже — литровую. — Все же разрядка.

— Ну, не знаю. У меня завтра пятнадцать встреч запланировано.

— И у меня не меньше.

— Только работой, Игорь, и спасаюсь. Если бы не работа — давно бы в больницу загремел.

— А я ничем не спасаюсь. Живу на автопилоте. Третий год.

— Четыре дня прошло, как они исчезли, — напомнил Суворин.

— Мне кажется — столетие!

Игорь стукнул горлышком бутылки о стопку.

— Я знаете о чем теперь мечтаю? Чтобы мне позвонили и сказали: твоя жена и ребенок у нас. Вернем, если заплатишь миллион долларов.

— Миллион мы не соберем, — вздохнул Суворин.

— Но хоть что-то прояснится! Игорь снова наполнил емкости.

— Но я понимаю, что это только мои мечты. Думаю, до конца выборов мы так и не получим конкретных требований, Валерий Александрович.

— Да?

— Да. Редкие звонки с туманными угрозами — чтобы измотать меня и вас окончательно. И вывести из игры. Чтобы мы якобы добровольно сняли свои кандидатуры.

— Возможно.

— Фельк прислал с курьером распечатку последнего опроса. Елесенко отстает от вас всего на три процента. Секретарша мне сказала, от его морды уже телевизор вспух. Вещает по два часа кряду.

— Деньги есть — ума не надо, — презрительно шевельнул бровью Суворин. — Клонишь к тому, что это Елесенко все организовал?

— Ага.

— Сначала валил на Кукишева.

— Теперь на Елесенко. А что мне еще делать?

— Хотелось бы думать, что это действительно Елесенко. Он, по крайней мере, физического вреда Олесе и ребенку не причинит. Не совсем ведь из ума выжил. Вернет нам после выборов в целости и сохранности. И денег не возьмет.

— У него, наверное, и без нас хватает.

— Конечно хватает.

— И откуда у него такие средства на предвыборную кампанию?

— Ясно откуда. Из Москвы. Центральный комитет партии поддерживает своего кандидата.

— Мягкая экспансия красной чумы. Скоро коммунисты все приберут к рукам.

— Коммунисты, демократы, какая разница? Бывает, один активный демократ причиняет стране вреда больше, чем пять вялых коммунистов. Я и не посмотрел бы на политическую ориентацию Елесенко, да и на сексуальную тоже, лишь бы он делом занимался, приносил городу пользу. Но Елесенко добивается поста мэра совсем не для того, чтобы ночами не спать и думать, как выкрутиться с бюджетниками и детскими пособиями. Хочет к городской казне присосаться. Это ведь только для бюджетников трудно деньги найти. А на все другое — мигом отыщет резервы. Как подумаю, что он займет мое место, сердце кровью обливается. Все ведь развалит! Будет круглосуточно разглагольствовать по телевизору, строить новую виллу и рыскать по бабам.

— Женщины его слабость.

— Кстати, вчера я познакомился с московской журналисткой. Мария Майская.

— Мария Майская? Знаю, знаю. Читал ее статьи. В газете «М-Репортер». Веселенькая такая газетка. Боевая. А что представляет собой Мария Майская?

— Милая такая девочка, — слабо улыбнулся Валерий Александрович, вспомнив яркую, красивую журналистку у дверцы своего служебного автомобиля. Ее светлые волосы блестели на солнце, абрикосовое платье подчеркивало загар. Знал бы Валерий Александрович, как он ошибается. Мария Майская никогда в своей жизни не была милой девочкой. Она была стервой.

— Старше Олеси?

— Конечно, постарше. И зачем «М-Репортеру» понадобился наш Шлимовск? Именно в этот момент?

— Выборы! — объяснил Игорь.

— Ну, выборы. Эка невидаль.

— Я думаю, для них Шлимовск как город Глупов.

— Салтыкова-Щедрина?

— Да. Это я еще в школе читал. Город, как квинтэссенция российской действительности. Россия в миниатюре.