Дилогия: Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море

сказала Ханна задумчиво, а я предложила наконец-то сдвинуться с места… она, совсем позабыв о шляпе, пошла за мной, но на ходу еще несколько раз обернулась назад, хотя доктор исчез сразу же, как только его окурок полетел вниз и ветер отнес его в траву; мне очень хотелось спросить у нее, что значит это столь откровенно пристальное ожидание, ведь оно сродни бездонным мехам, которые заполняются и тут же освобождают место для новой порции пустоты, но, конечно, не спросила, а вместо этого попыталась заполнить эту пустоту своим собственным голосом и, как мисс Вера, начала говорить без остановки и без смысла — лишь бы говорить; я спрашивала ее, почему никто не пользуется пляжем, ну вот мы, идем по песку вдоль моря, море спокойное, вода полна солнца, но никто не купается, я не видела ни одного человека, который воспользовался бы этим светом, растворившемся без остатка в воде, только рыбы, раки, водоросли, ну неужели каждому доктор сказал, что море — не важно, а он явно из тех, кто любит довольно навязчиво повторяться, и они поверили в то, чего быть не может, зачем же тогда построили санаторий именно здесь, не ради ли морского берега? Я сама купалась бы, буквально не вылезая из воды, я жила бы здесь, как рыба в воде, как ни банально это звучит, и посмеялась бы над его словами, если бы не повязка, из-за которой даже на залив с грязью могу пойти только в качестве сопровождающего, а там удовольствие несравнимо с этим, по крайней мере, все так утверждают, хотя, как говорил доктор, многие пациенты отказываются от грязи, потому что не хотят признать, что сами они тоже из грязи… но в этом случае они-то и должны были бы сидеть на пляже, плавать в море, ну ладно — я, я не плаваю из-за повязки, а они-то почему? из-за этой дурацкой повязки я почти ничего не могу делать, она пресекает любое мое начинание, любое действие, мои слова… я и писать не могу, а Тереза ждет меня на кончиках моих пальцев даже под повязкой, и я чувствую себя так, будто вообще не живу… ты меня слушаешь, Ханна? если бы не повязка, я нырнула бы сейчас в воду, она так заманчиво плещется у нас под ногами… и она тепло-зеленая, ведь правда? — спросила я, но она не ответила. А я продолжала заливаться соловьем, пока мы шагали вдоль кромки берега, и даже здоровалась с людьми, которые встречались нам на пути, хотя, наверное, они здоровались с ней, а не со мной… мне показалось, что мимо нас прошла Ада, причем под руку с каким-то господином, ну вот, видишь, сказала я, все эти художницы, они такие, я знаю многих, их собственные проблемы для них важнее всего, они позволяют себе всё, мой муж когда-то тоже был художником, вероятно, им и остался, но Ханна не проявила ни малейшего любопытства, никаких комментариев по поводу моего признания, а какой-то фотограф позволил себе щелкнуть нас, не спрашивая разрешения, я уверена, что он нас снял, хотя был далеко, но с помощью зума любая деталь видна очень близко, и я обратила на это внимание Ханны, обычно она не соглашается быть частью пейзажа в чьем-то объективе, но сейчас и это не произвело ни малейшего эффекта, и тогда я замолчала. Выдохлась. Был четверг, время близилось к обеду, мы уже подошли к подножью скал, пора было возвращаться. И тогда Ханна повернулась ко мне, наверное, я и ее уморила своей болтовней, крепко взяла меня за больную руку, точно за повязку, так что я почувствовала одновременно и боль, и тепло, оно спустилось вниз, к ране, ее глаза стали зелеными-презелеными, море в них переливалось через край, и в этот миг мое дыхание остановилось. Я почувствовала, как во сне, что тону… ведь и в глазах можно утонуть, в сущности, они — та же вода… и Ханна заговорила:

— представления не имею, почему люди не купаются в море, — сказала она, — не загорают на солнце, не лежат на пляже, почему их загар — только от грязи, просто так сложилось… я не знаю, почему это так… ты, по крайней мере, про себя думаешь, что знаешь. А что касается повязки… раз уж она тебе так мешает — просто сними.

Весь обратный путь мы молчали и когда подошли к колоннаде у входа, Ханна посмотрела наверх, я тоже, но увидели только пустое небо и торчащие с двух сторон парапета гипсовые вазы — совершенно бесполезное украшение, если, конечно, доктор не надумает использовать их в качестве пепельниц.

XII