Читаем Дилогия: Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море полностью

я надеялась, что поток слов остановится, но мисс Вера продолжала, ей было не важно, хочу я это слушать или нет, и не было ни малейшей возможности вырваться из такого количества историй…

— дорогая моя, их так много, этих историй, так много, смотришь на людей и сплетаешь одни истории с другими… но такова жизнь, нужно лишь пустить эту жизнь в слова, пусть течет,

— а иначе жизнь остановится, вы не думали об этом?

спросила она, но я замолчала. Я так не думаю, ничего хорошего не вижу в словах, во всяком случае — в моих, хотя уже вряд ли у меня есть жизнь вне их, они поглотили меня полностью. Я посмотрела на Ханну — проверить ее реакцию, но она не слушала, я заметила рассеянный взгляд, витающий в пустых пространствах вокруг столов или блуждающий где-то в море, и решила помочь ей остаться там, приняв на себя этот шквал, пока в громыхании слов мисс Вера запутается окончательно, а ее речь потеряет всякий смысл. А вообще-то я не слишком верю, что все эти люди, о которых рассказывала мисс Вера, настоящие, они так далеки и сидят за разными столами, да и легкая улыбка Ханны, говорящая о том, что кое-что из наших разговоров дошло и до ее слуха, свидетельствовала о том, что и для нее они всего лишь тени, но может быть, мне это кажется и я просто хочу, чтобы Ханна принадлежала мне одной. С ней я могу и помолчать, а когда мы разговариваем, в наших словах нет ничего скрытого, они настоящие, даже не знаю, почему это так. Что касается всего остального, мне это неинтересно, я становлюсь рассеянной, и мисс Вера это тут же заметила,

— вы меня не слушаете?

она спросила это ревниво, пришлось извиняться, признаваться, что в именах ориентируюсь с трудом, страдаю плохой памятью на имена, я сказала это полушутя, но мисс Вера приняла за чистую монету: нет, правда? а я продолжала убеждать ее, что да, действительно, совсем не запоминаю имен, путаю их, а это значит, что или эти люди мне неинтересны, или их назвали совсем не так, как надо, ошиблись… но и это не убавило ее энтузиазма, времени достаточно, сказала она, хватит, чтобы всё запомнить. Сама-то она обычно вникает в каждую мелочь, хотя вот уже и старая, и грудь ее приобрела специфический вид жеваной бумаги, но это ее не смущает и она чувствует себя молодой, потому что ее сердце болит не из-за возраста, а по совсем другим причинам… Но это тайна. Потом она спросила меня, почему я здесь, на каком-таком основании, ведь люди оказываются здесь не просто так, и я без малейшего колебания сообщила ей о святой Терезе, которая привела меня сюда, чтобы я писала о ней, хотя в данный момент это невозможно из-за повязки на руке,

— но когда-нибудь я начну писать,

сказала я и обратилась к Ханне за подтверждением, но она по-прежнему пребывала где-то в иных местах, абсолютно незаинтересованная, но для мисс Веры мои слова оказались вполне достаточным и понятным объяснением, хотя она почти ничего не знает о святой Терезе, только то, что та была католичкой,

— а вы католичка?

— нет.

И ее интерес угас. Она лишь пожелала, чтобы ко мне как можно скорей проявили сочувствие и сняли эту тряпку, но и она, как и Ханна, выразила сомнение в этом, здесь жалость особая, еще неизвестно, что стоит за нею, возможно, потому и не снимают, а потом посоветовала непременно подружиться с Адой, потому что она художница и ее причины оказаться здесь схожи с моими: она хотела нарисовать руку ангела, которого видела в своих снах, но ей это никак не удается, она не прислушалась и к словам мисс Веры, которая сразу поняла, что ей на самом-то деле снится не ангел, а херувим, но у херувимов нет рук, и значит, ей нужно направить свои усилия на крылья…

— ведь крылья херувима — это его руки? как вы думаете?

— думаю, да,

ответила я, и мы с Ханной поднялись из-за стола, чтобы вернуться к себе, а мисс Вера осталась доедать десерт, в этот вечер подавали печеное яблоко со сливками, обильно политое карамелью, выглядело это так аппетитно, что если бы Ханна решила заказать себе такое яблоко, я бы тоже не отказалась.

Когда я открывала свою дверь, в комнате меня встретил мой ангел, он махнул крылом перед окном на террасу, потом резко взмыл вверх, а когда дверь закрылась, медленно опустился… а вдруг это действительно херувим, хотя нет, они не спускаются так низко сюда, на землю… Ада права, а мисс Вера ошибается… это ангел… ну вот, кое-что я все-таки запомнила, но всю историю Ады целиком не помню, наверное, речь шла о любви, о чем же еще, но мне не нужно ничего помнить, да и нечего помнить… доктор сказал: история только одна, та же самая… не нужно много историй, они лишние, переполнены людьми, но тайна — одна… и все же, когда Анна мне позвонит, я смогу ей сказать — у меня уже много знакомых… это ничего, что их мне только показали пальцем, незаметно и тайком, обман небольшой, а чтобы она не заподозрила, что я все же вру и опять не в себе, я расскажу ей про Аду, ведь ее имя я знаю,

я скажу так:

Перейти на страницу:

Все книги серии Новый болгарский роман

Олени
Олени

Безымянный герой романа С. Игова «Олени» — в мировой словесности не одинок. Гётевский Вертер; Треплев из «Чайки» Чехова; «великий Гэтсби» Скотта Фицджеральда… История несовместности иллюзорной мечты и «тысячелетия на дворе» — многолика и бесконечна. Еще одна подобная история, весьма небанально изложенная, — и составляет содержание романа. «Тот непонятный ужас, который я пережил прошлым летом, показался мне <…> знаком того, что человек никуда не может скрыться от реального ужаса действительности», — говорит его герой. «"Такова жизнь, парень. Будь сильным!"», — отвечает ему старик Йордан. Легко сказать, но как?.. У безымянного героя романа «Олени», с такой ошеломительной обостренностью ощущающего хрупкость красоты и красоту хрупкости, — не получилось.

Светлозар Игов

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза