Читаем Дилогия: Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море полностью

не повезло мне с местом… того и гляди — столпятся вокруг в неприятной близости, хотя, конечно, никто не идет сюда ради меня, просто им, наверное, любопытно взглянуть на руки старика, играющего на рояле, кто-то фальшиво подпевает What a wonderful world… бедные мои уши! они никогда не были выносливыми, а улыбка старика — все шире, ну, чем не Армстронг? белые зубы, вот только фон другой… белое на белом морщинистом пергаменте, под ним — череп, глаза в орбитах, и звук все больше наполняется how do you do и I love you… в сущности, он хорошо играет, воодушевляет, этого отрицать нельзя, и тела начинают двигаться, мисс Вера притоптывает ногой, плечи покачиваются в такт… у меня нет ни малейшего шанса выбраться отсюда, по крайней мере, пока звучит «прекрасный мир», просто я встала не в том месте, мне бы сразу уйти, в толпе мне плохо, ненавижу толпу, но вокруг полно людей, они обступили рояль со всех сторон, все здесь, но я не вижу Ханну, а я бы взяла ее за руку, чтобы вытащить отсюда, если нужно, то схватила бы ее и больной рукой… но она хочет остаться здесь навсегда… никогда не пойму причину и это «навсегда»… нигде нет и Ады, может быть, они где-нибудь в стороне или совсем ушли… а что, в сущности, делаю здесь я? круг сжимается, только рабочие продолжают что-то монтировать… похоже на кинопроектор для демонстрации фильма, на высокой стойке, как в старину, с бобиной киноленты снаружи… мы покажем… говорит сестра Лара, стало быть, покажут какой-то фильм… если бы я заметила где-нибудь сестру Евдокию, я подошла бы к ней и спросила а что дальше, сестра Евдокия? прекрасное алиби, чтобы сбежать отсюда, но я ее не вижу… нет ее… лжет, что всегда к услугам… бросила меня… я брошена… и господин с опущенными глазами и с бабочкой уже доел свою куриную ножку, бабочка проглотила цветок… тарелка пуста, но он и сейчас продолжает смотреть в нее, эта музыка его не волнует… а меня? Вот уж нет, я бы хотела сыграть сама… пробренчала бы что-нибудь совсем легкое — детскую песенку или собачий вальс, только бы прикоснуться к клавишам, белым и черным… как черное платье и белые плечи Ады… но мне не вытеснить старика с его места, в сущности, он так воодушевленно импровизирует, его лысина покачивается в такт, блестит, а руки непропорционально большие, да и череп немаленький, может быть, время сушит только тела, а кости, наоборот, усыхают перед тем, как исчезнуть навсегда… опять это «навсегда»… руки старика замерли в последнем аккорде… а сейчас что будет? что бы ни было, не хочу и слышать, буду выбираться отсюда…

буду выбираться.

… я прижала больную руку к груди, надо быть очень осторожной, и начала протискиваться сквозь толпу, и меня вовсе не волнует, что приходится локтем пробивать себе дорогу, что пальцы моей левой руки цепляются за чьи-то ленты, пояса, бусы и пайетки, расстояние, в общем-то, небольшое, и за несколько минут я выберусь из толпы, уже вижу там мужчину с золотым набалдашником, он опирается на трость и старается заглянуть вперед, поднявшись на цыпочках одной ноги, больная — висит, он умнее меня, не полез в эту кучу, ну, и я бы не полезла, если б знала, я случайно оказалась там, а за спиной слышу, как поет мисс Вера о, mio, о, mio, ее голос переходит в фальцет, фальшиво, и когда это «О» отстанет от меня?..

… наконец-то толпа позади. Уже можно дышать. Перед шведским столом у стены ни души — могу поесть, никто не увидит, как я ковыряюсь в тарелке… я так голодна, вот только что выбрать, есть всё, но намазать гусиный паштет на хлеб я бы не смогла… конечно же, куриная ножка, так легко есть ножку с поджаристой корочкой,

я взяла ножку, откусила.

… и в этот момент послышался какой-то треск и на стене за роялем, как гильотина, сорвался вниз белый экран, без предупреждения, он сбил ритм, и музыка оборвалась прямо посреди фразы в переходном аккорде, повисла без своего окончательного разрешения, голос мисс Веры заскрипел и распался на трели, закрученные вокруг «си»…

в моих ушах раздался высокий пронзительный звук… вероятно, кто-то из рабочих что-то сделал не так, вызвав мгновенную суматоху, нельзя было этого делать без предупреждения… и почему всё случается без предупреждения?.. но меня суматоха не касается, абсолютно не волнует… просто так неожиданно… и мне незачем интересоваться тем, что там, впереди, происходит, я и так ничего, кроме экрана, не вижу, и у меня во рту вкусная куриная ножка, ничто не помешает мне обглодать косточку до конца, а потом мне понадобится лишь салфетка…

— держи салфетку,

рука Ады,

— спасибо,

сказала я, положив косточку на чью-то пустую тарелку, взяла салфетку и вытерла пальцы и губы… на салфетке остались следы губной помады и жира…

— ужин сегодня был совсем неудобным для меня,

— еще бы…

— я надеялась, что доктор придет, что я его попрошу, но уже поздно, завтра утром запишусь к нему на прием.

Перейти на страницу:

Все книги серии Новый болгарский роман

Олени
Олени

Безымянный герой романа С. Игова «Олени» — в мировой словесности не одинок. Гётевский Вертер; Треплев из «Чайки» Чехова; «великий Гэтсби» Скотта Фицджеральда… История несовместности иллюзорной мечты и «тысячелетия на дворе» — многолика и бесконечна. Еще одна подобная история, весьма небанально изложенная, — и составляет содержание романа. «Тот непонятный ужас, который я пережил прошлым летом, показался мне <…> знаком того, что человек никуда не может скрыться от реального ужаса действительности», — говорит его герой. «"Такова жизнь, парень. Будь сильным!"», — отвечает ему старик Йордан. Легко сказать, но как?.. У безымянного героя романа «Олени», с такой ошеломительной обостренностью ощущающего хрупкость красоты и красоту хрупкости, — не получилось.

Светлозар Игов

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза