— Говорят, когда человек находится под наркозом,— снова заговорил Дайер,— его подсознание продолжает ощущать все, что с ним происходит. Оно слышит голоса врачей и медсестер. Оно чувствует боль.— Киндерман оторвался от газеты и посмотрел на священника.— Но когда человек приходит в себя, у него остается впечатление, будто ничего с ним не происходило. Поэтому, может быть, когда мы снова вернемся к Богу, то же самое случится и со всей мирской болью.
— Это правда,— согласился Киндерман.
— Ты тоже так считаешь? — удивился Дайер.
— Я имею в виду подсознание,— пояснил Киндерман.— Известные психологи, светила прошлых лет, проводили множество экспериментов. Так вот, они выяснили, что внутри нас существует и второе сознание, которое мы называем подсознанием. Один из таких исследователей — Альфред Бине. Послушай! Однажды он загипнотизировал девушку. И внушил ей, будто с этого момента она не видит его, не слышит и не знает, что он делает. Потом, вложив ей в руку карандаш, он расстелил на столе бумагу. В комнату вошел помощник и начал задавать девушке самые различные вопросы. В это же время сам Бине тоже спрашивал ее о чем-то. Девушка начала отвечать помощнику и одновременно писала на бумаге ответы на вопросы Бине! Удивительно! Но это еще не все. Во время сеанса Бине уколол девушку булавкой. Она, разумеется, внешне никак не отреагировала и продолжала спокойно беседовать с помощником. Но карандаш в ее руке вскоре вывел на бумаге следующее: «Пожалуйста, не делайте мне больно». Разве это не поразительный факт? И то, что ты мне сейчас рассказал про хирургию, тоже правда. Кто-то внутри нас все равно чувствует и как нас режут, и как зашивают. Но кто?
Неоясиданно Киндерман вспомнил свой странный сон и непонятное, загадочное высказывание Макса: «У нас две души».
— Подсознание,— мрачно проговорил Киндерман.— Что же это такое? Кто это такой? Что у него общего с коллективным подсознанием? И, как ты уже догадался, это тоже входит в мою теорию.
Дайер отвернулся и только махнул рукой.
— А, опять ты про это,— пробормотал он.
— Да, дорогой мой, тебя просто съедает зависть, что Киндерман гений, светлая голова и сейчас стоит на пороге великого открытия. Он-то и разрешит проблему зла,— ораторствовал Киндерман. Потом, насупив брови, продолжал: — Мой гигантский мозг можно сравнить с осетром, окруженным пескарями.
Дайер резко повернулся:
— А тебе не кажется, что это уже просто неприлично?
— Ничуть.
— Ну, а тогда почему же ты мне так до конца и не поведаешь свою теорию? Давай-ка выслушаем и забудем наконец о ней,— распалялся Дайер.— А то в коридоре уже выстроилась целая очередь желающих исповедаться.
— Нет, уж очень она сложна для твоего понимания,— угрюмо пробурчал Киндерман.
— Почему же тогда тебе не по душе мысль о первородном грехе?
— Ас какой стати новорожденные младенцы должны нести ответственность за то, что когда-то совершил Адам?
— Это тайна,— возмутился Дайер.
— Скорее, шутка. Должен признаться, я не раз задумывался над этим,— возразил Киндерман. Он наклонился к Дайеру, и глаза его загорелись.— Если бы, например, грех состоял в том, что много миллионов лет тому назад ученые взорвали планету какими-нибудь нейтронными бомбами, мутации в атомах нашего тела наблюдались бы и сейчас. Может быть, именно вследствие подобного кошмара образуются сейчас вирусы, которые несут болезни; может быть, поэтому происходит сумятица в окружающей среде, происходят землетрясения и прочие катастрофы. Что касается самих людей, то они в силу мутаций сходят с ума и превращаются в настоящих чудовищ. Они принимаются уплетать мясо — точно так же, кстати, как и животные,— но вместе с тем обожают валяться в ванне и слушать рок-н-ролл. И ничего не поделаешь. Это ведь обусловлено на генетическом уровне. Даже Бог не смог бы здесь ничем помочь. Грех — такая штука, которая запрятана глубоко в генах.
— А что, если каждый человек, родившийся на Земле, составлял когда-то часть Адама? — вдруг предположил Дайер.— Я имею в виду — физически: будучи действительно одной из его клеток.
Киндерман подозрительно посмотрел на священника:
— Итак, святой отец, я вижу, вы посещали не только воскресную школу, где в вас вдалбливали катехизис. Вы, похоже, увлекались игрой в бинго, поэтому вам совсем не чужд дух авантюризма И откуда только в вашу голову могла закрасться подобная мысль?
— А что такого? — удивился Дайер.
— Да ты, оказывается, способен думать. Но эта идея не проходит.
— Почему?
— Только еврей может придумать подобное. Ведь получается, что ваш Бог — сварливый и несостоятельный брюзга Давай разберемся. Ведь Бог может остановить всю эту ерунду в любой момент, когда только пожелает. И может точно так же легко начать все заново. Разве он не может сказать: «Ну-ка, Адам, пойди умойся, пора обедать» — и сразу же обо всем позабыть? И не может сам скорректировать гены? Евангелисты твердят нам: забывайте и прощайте. А разве Бог не способен на это? И развязывается кровавая бойня, как на Сицилии. Жаль, Пьюзо[35] нас сейчас не слышит. Мы бы с ним в два счета отсняли очередную порцию «Крестного отца».