Димитрий Самозванец

— Сказывают, что запорожские казаки ныне во многом переменились и что войско их ныне более устроено, — примолвил незнакомец.

— Казаки те же, но в устройстве их войска произошли некоторые перемены, с тех пор как король Сигизмунд I дал им обширные земли и позволил селиться в слободах. Теперь казаки женятся и живут в селах, но в Сечи не терпят жен и женатых, и каждый казак обязан десять лет прослужить холостым. Король Стефан Баторий еще более преобразовал войско, признал кошевого в звании гетмана, позволил казакам выбирать всех своих чиновников, дав им грамоту, булаву, знамя и литавры в ознаменование, что он признает запорожцев войском почетным. Этот добрый и мудрый король платил ежегодно некоторые суммы войску и подарками держал на своей стороне атамана и старшин[156]. Казаки весьма его любили и оказали ему важные услуги в войне с Россиею.

— Я бы думал, что украинцы и запорожцы, как русские и одного с ними исповедания, не станут драться противу России, — сказал странник.

— Напротив, украинцы и казаки весьма привязаны к польскому правлению и не любят так называемых москалей. До веры какая нужда! Ведь и в Литве большая часть шляхты и весь простой народ греко-российского исповедания. Вот ныне так начинается возрождаться ненависть к Польше, и то за одну эту унию. Уничтожь унию сего дня — и завтра вся казачина предастся телом и душою Польше.

— Этого я не думал, а полагал всегда, что казаки и Украина преданы России, — сказал незнакомец.

— До сих пор нет. Мы состоим в беспрерывных сношениях с Доном. Донские казаки весьма жалуются на притеснения московских воевод и толпами переходят на Запорожье. Здесь же привыкли к такой воле, что одно воспоминание о царе Иване Васильевиче подирает морозом по коже. Теперь, даже при неудовольствиях за введение унии, Наливайко и Косинский, которые бунтовали противу Польши, хотели поддаться хану Крымскому или султану Турецкому, но не России.

— Ну, а если б в России наступила перемена во внутреннем устройстве? Если б мудрый государь обещал казакам и Украине сохранить их права — перешли ли бы казаки к своим единоверцам?

— Хотя ты и русский, наш единоверец, и принес мне письма от друга моего архимандрита из Киева, но об этом говорить не мое дело, — сказал священник. — Я украинец и подданный Польского короля.

Незнакомец замолчал.

— Пойдем домой! — сказал священник. — Запорожцы, присланные из Сечи, уж, верно, ждут меня на хуторе. Мне надобно написать письмо к атаману, да и тебе пора изготовиться в путь.

На другое утро, едва солнце осветило пороги, незнакомый странник уже был на берегу Днепра с двумя запорожцами. Они спустили на воду небольшую лодку, которая стояла в камыше, сели в нее и пустились по течению. Незнакомец сидел на руле, запорожцы гребли веслами.

— Послушай, паныч! — сказал один из запорожцев незнакомцу. — Ты взялся править лодкою чрез пороги; смотри ж, чтоб не сломить шеи себе и нам. Мы мало верим белоруким панам: они за многое берутся, да немногое умеют делать.

— Сиди на своем месте и молчи! — возразил незнакомец. — Мои белые руки крепче твоих черных. Как приедем в Сечь, тогда скажешь другое.

— Быть может, рука твоя и крепка, пан, — сказал другой запорожец, — да только искусна ли она? С водой не ломаться и не бороться: и щука на воде сильней человека. Дело мастера боится! Гляди, пане, на пороги и направляй лодку между камней, туда, где более отвесу. Вот видишь, направо и налево вода течет быстро; там внизу камни. Держи серединой, а как спустимся вниз, то повертывай тотчас направо, чтоб течением не перевернуло лодки.

— За совет спасибо, — отвечал незнакомец и, видя между тем, что лодка приближается к порогам, закричал: — Держись! — Запорожцы сложили весла и прилегли в лодке; незнакомец сел на самом дне и, ухватясь обеими руками за руль, направил бег по сильной струе. Лодка понеслась быстро, как вихрь, пролетела между двумя камнями, выдававшимися из воды и, как щепа, брошенная в водопад, низверглась в кипящую пучину и поднялась на поверхность клубящейся пены; в это самое время незнакомец повернул рулем, и лодка, как будто от подземного удара, выпрыгнула на гладкое пространство и поплыла ровно с млечною струею. Запорожцы подняли головы, перекрестились, и один из них сказал:

— Молодец! Ну, теперь скажу, что ты удалой паныч и годен быть казаком.

— Не судите вперед ни о погоде, ни о человеке, — сказал незнакомец. — Ветер переменяет погоду, а обстоятельства человека.

— Справедливо, пане, — отвечал один из запорожцев, — а за твою правду выпьем горелки. — Он вынул фляжку, выпил и попотчевал незнакомца и своего товарища.

Таким образом незнакомец пробрался в лодке чрез тринадцать порогов: Кудак, Сурской, Лохань, Звонец, Стрелецкий, Княгинин, Ненасытец, Воронову запору, Верхний Вольный, Будилов, Тавальчан, Лесной и Нижний Вольный[157]. Странники свершили сей трудный путь в один день, отдохнув на берегу и пообедав свежею рыбою.