Димитров

Маленькие, разбросанные селеньица дымили у подножья гор. Быстрые потоки и шустрые речки, виляя, бежали по полям. Пахарь медленно ступал за парой тощих коров, опираясь на деревянную, времен дедушки Адама, соху. Женщина в черной косынке с прялкой в руках пересекала поле по узкой, извивающейся тропинке, за спиной ее из большой домотканой пестрой торбы выглядывала детская головка. Куда она шла? О чем она думала в этот час? В чью память она носит эту черную траурную косынку? Бедная, исстрадавшаяся болгарская мать! Может быть, она напомнила ему его мать? Он глядел ей вслед, пока машина не сделала поворот и он не поте* рял из виду и эту женщину б черной косынке и горбу, из которой выглядывала детская головка… А вон там, на повороте, у самой рощицы, сидит, как на картинке, мальчишка-пастушок. Опершись на палку, он с любопытством глядит на приближающуюся автомашину. Стадо его белеет по другую сторону шоссе. Большая собака разлеглась посреди дороги. Машина сбавила ход. Возле рощицы возвышалась белая каменная пирамидка с красной звездой на вершине.

— Останови машину, — сказал Димитров шоферу.

Шофер съехал на обочину и остановился. Димитров и его двое спутников вышли. Любопытство пастушонка нарастало. Кто такие? Зачем остановились?

Димитров направился к пирамидке. Туда же пошел и пастушонок, не сводя глаз с непонятного ему человека. Много людей бывало у памятника погибшему партизану, многие останавливались около него и читали скромную надпись. Но этот человек и его товарищи не были похожи на других.

Остановившись у скромного памятника, они прочли: «Петко Василев из села Крушаре, геройски погиб в бою с фашистской жандармерией». Димитров снял шляпу, опустил голову. «Вот в память кого черные платки на женщинах», — вздохнул он и, вынув из петлицы пальто розу, которую ему подарили, провожая в путь, положил ее у подножья пирамидки. Обернувшись, он увидел пастушонка.

— Из вашего села этот партизан?

— Из нашего. Это мой брат.

Положив руку на плечо пастушонка, Димитров участливо переспросил:

— Твой брат?

— Да, мой брат. Его хотели схватить живым, но не сумели. Три часа он сражался с жандармами. Когда кончились патроны, он подорвал себя бомбой.

Пастушонок рассказывал об этом звонким детским голосом, как рассказывают хорошо заученный урок. Ему так часто приходится рассказывать о героическом подвиге брата — гордости не только семьи, не только села, но и всей околии. Чувствуя дружелюбие приезжих и искренний интерес к судьбе брата, пастушонок стал рассказывать боевую историю своего села, из которого вышло пятнадцать партизан.

Из лесу показался седой старец с длинной пастушьей палкой в руках. Мальчонка сначала было смутился, а потом еще жарче прежнего повел рассказ о героических партизанских делах.

В разговор вмешался старик. Был он очень словоохотлив. Димитров и его спутники присели на сухой пень огромной вербы. Старик оказался дедушкой пастушонка. В годы войны был ятаком — партизанским помощником. После победы народа стал одним из основателей трудового кооперативного земледельческого хозяйства в своем селе.

— Трудно было до 9 сентября, — говорил старик, — и голод, и побои, и смерть преждевременная…

— А сейчас как? — спросил Димитров.

— Сейчас-то, — повторил нараспев старец, — сейчас мы у власти, но не подумай, что очень легко управлять.

Старик поглядел исподлобья на Димитрова и продолжал поучительно:

— Власть — опасное дело. Сейчас все таращат глаза на нас и вопят: подождем, что коммунисты сделают: до 9 сентября они всех критиковали, людям сказки о счастливой жизни рассказывали. Поглядим, куда теперь сами дело поведут.

— Ну и как? Хорошо дело ведете?

— Да как тебе сказать! Хорошо, но еще не так, как нужно. Все что-нибудь хромает. Не умеем еще управлять. Нет опыта. Вот, к примеру, пока хозяйство налаживали, навидались видов. То то забыли, то это пропустили, то того интересы задели, то этого обидели… Трудно шло. А то, поглядишь, кое-где и вообще концы с концами не свели. Трудно. Хорошо, что там, наверху, есть кому думать. А то так и гляди вляпаешься…

— Кто же это там наверху думает? — спросил Димитров.

— Как кто? Это все знают: Георгий Димитров. Дай ему бог здоровья. Без него завалили бы мы дело. Раз он с нами, что бы ни произошло, мы победим.

— Хороший полководец без хороших солдат ничего не стоит, — возразил Димитров, — так что ты, дедушка, не совсем прав.

— Верно, — согласился старик, — но все-таки по-другому получается, когда можем себе сказать: подождем, посоветуемся с товарищем Димитровым, он скажет, как поступить, что делать. Или же опять: подождите, пожалуемся Георгию Димитрову, он нас выслушает, как отец. Вот, к примеру, три месяца назад в околийском комитете свил себе гнездышко один, как его люди прозвали, губернатор. Вмешивался в наши дела, ругал людей, угрожал, силой заставлял входить в кооперативное хозяйство, исключал из партии…

— Что же вы с ним сделали?

— Написали товарищу Димитрову.

— А он?

— Ответил.

— А дальше?