Дин Рид: трагедия красного ковбоя

По тому, как он это произнес, Хонеккер понял, что говорить на эту тему уже нет смысла: все уже решено. Да и большого желания обсуждать этот развод у лидера СЕПГ тоже не было: у него и без того голова буквально пухла от различных государственных проблем. В последние несколько месяцев таковых было в избытке: в мае Заир прервал отношения с ГДР, обвинив ее в поддержке повстанцев, в июне Конгресс США обнародовал доклад, где обвинил руководство ГДР в нарушениях прав человека. Однако основной головной болью Хонеккера было то, что внутри его руководства, кажется, зрела реальная оппозиция его курсу. Возглавлял оппозиционеров молодой и энергичный член Политбюро Вернер Ламберц.

Хонеккер всегда с настороженностью относился к чрезмерной активности этого человека, а с недавних пор она и вовсе стала вызывать у него откровенное раздражение, поскольку лидер СЕПГ стал подозревать Ламберца в желании занять его кресло. И когда в конце октября Хонеккер был с визитом в Москве, он уловил в речах некоторых советских товарищей скрытые намеки на то, что время его руководства может скоро подойти к концу. Это окончательно убедило Хонеккера в том, что его подозрения относительно Ламберца небеспочвенны. Правда, шеф «Штази» Мильке не разделял этих подозрений лидера СЕПГ, уверяя Хонеккера, что Ламберц не помышляет о том, чтобы встать у руля страны. Однако Хонеккеру от этого легче не стало. Он хорошо помнил о событиях шестилетней давности, когда сам пришел к власти с помощью пусть бескровного, но все-таки переворота. И Мильке он не слишком доверял, памятуя о некоторых его поступках, где он вел себя по отношению к нему не самым лучшим образом. Взять, к примеру, ту историю с врачихой.

Года два назад Хонеккера угораздило закрутить роман с собственным стоматологом – весьма симпатичной женщиной, муж которой работал в охране Хонеккера. Именно последнее обстоятельство и стало в итоге больше всего беспокоить лидера СЕПГ. По мере того, как его отношения с врачихой углублялись, он всерьез стал опасаться, что ее муж может догадаться об этом и в порыве ревности совершить что-то ужасное. Поэтому Хонеккер обратился к Мильке с просьбой лишить мужа своей любовницы права ношения табельного оружия. Шеф «Штази» в ответ вспылил:

– Как ты себе представляешь эту акцию? Что я скажу этому человеку, если он меня спросит относительно того, почему я его одного лишаю оружия? Или мне всю твою охрану разоружить?

Хонеккеру очень не понравилась эта вспышка гнева со стороны Мильке, и этот эпизод стал еще одним поводом к тому, чтобы затаить злобу на шефа «Штази». Однако отправить Мильке в отставку Хонеккер не мог: у того были очень влиятельные сторонники как здесь, так и в Москве.

Вспомнив про свою недавнюю поездку в Москву, Хонеккер сообщил Дину приятную новость:

– В Москве я слышал, что тебя собираются наградить по линии Советского комитета защиты мира. Ты об этом знаешь?

– Да, мне звонили мои московские друзья, – ответил Дин.

– Что они для тебя припасли, какую-нибудь медаль?

– Любая награда этого комитета будет для меня почетна, – все тем же бесстрастным голосом произнес Дин.

– Ладно, не притворяйся: небось спишь и видишь у себя на груди «Золотую медаль» Жолио-Кюри, – усмехнулся Хонеккер. – Только ею награждают фигуры куда более значимые, чем ты. Например, Корвалана или Чаушеску (оба были награждены этой медалью в январе 1977 года. – Ф. Р.).

– К чему этот разговор? – спросил Дин, внимательно посмотрев в глаза Хонеккеру.

– К тому, что в Москве тебя мало ценят. В кино сниматься не приглашают, в Кремле не принимают. Брежнев с кем только не встречается, а тебя ни разу не захотел увидеть. Ему какой-нибудь миллионер Арманд Хаммер дороже, чем борец за мир Дин Рид. Тебя это не обижает?

– Нисколько, – практически без паузы ответил Дин. – Я занимаюсь политикой бескорыстно, по зову души. Разве вы этого до сих пор не поняли?

– Да, я знаю это и ценю, – ответил Хонеккер. – Но речь не о твоем бескорыстии, а совсем о другом. Вот мне в этом августе исполнилось 65 лет, и Москва наградила меня орденом Октябрьской революции. Думаешь, мне так нужен этот орден? Да мне их уже девать некуда. Однако это награждение – определенный сигнал, что в Москве меня все еще ценят и уважают. Тебя вон тоже хотят наградить, но только по линии Комитета мира. А где же награды от Кремля, от самого Брежнева? Ведь ты больше десяти лет ездишь в Советский Союз в качестве активного борца за мир. Значит, в Кремле твоя личность полным доверием до сих пор не пользуется. Неужели ты этого не понимаешь?

– Все я понимаю, но значения этому не придаю, – продолжал стоять на своем Дин. – Мне вполне хватает тех знаков внимания, которые мне оказывают простые советские люди. Поверьте, Эрих, эти знаки куда более весомее, чем все ордена и медали вместе взятые.

– Если все, что ты сейчас мне здесь сказал, правда, то политик из тебя никудышный, – с грустью резюмировал Хонеккер. – Нет в тебе того цинизма, который присущ настоящему политику.