Дина. Чудесный дар

– Поднимайся, паренек! Почему ты не остановился?

Я медленно поднялась на ноги и стояла повесив голову, словно чего-то боялась или была смущена.

– Я не знал, что он окликнул меня… а я посулил матери пораньше вернуться домой.

– Мы поймали ужасного злодея, не правда ли, Дрес? – Предводитель дружинников презрительно фыркнул. – Гляньте-ка, не свистнул ли он чего-нибудь, и, если нет, отпустите, пусть бежит домой к своей мамашке. Нам же, черт побери, предстоят дела получше.

– Никакой я вовсе не воришка! – сказала я так яростно, как только посмела. – И ничего я не свистнул!

Дрес толкнул меня к стенке и, крепко придерживая, стянул с меня кожаный пояс Мистера Маунуса. Он кинул его Ханнесу, а тот, развязав шнур на кожаном кошельке, высыпал его содержимое на ладонь.

– Четыре медные монетки, сухарик, клочок бумаги, несколько шерстяных ниток, – доложил он.

– Что на этом клочке? – спросил Дрес.

– Э-эх… не больно-то я силен в этих… ну буквах, – грамоте-то не обучен…

– Дай-ка мне! – велел Предводитель дружинников, вырывая у него из рук записку. – «Две вязанки дров, заплачено: четыре медных скиллинга», – прочитал он.

– Это пусть хозяйка дров не думает, будто я ее обманываю, – сказала я.

Я подумала, что Мистер Маунус был на этот раз еще более хитер. Он написал грамотку невидимыми чернилами, точь-в-точь как в первый раз, а потом обычными чернилами – про дрова, чтобы никто не удивлялся, мол, бумажонка-то пустая.

Ханнес не спускал глаз с четырех медных монеток. Я затаила дыхание, я понимала, о чем он размышляет. Он знал: было что-то, вынудившее его заинтересоваться ничем с виду не примечательным мальчонкой с дровяной корзиной за спиной. Но объяснить, что это было, он не смог.

– Верни пареньку его кошелек, и пусть идет! – решил Предводитель дружинников.

Мне сразу полегчало, но я ощутила слабость и дрожь в коленях. Дрес отпустил меня, а Ханнес протянул пояс и кошелек с монетками. Мои руки тоже дрожали, когда пришлось застегивать пряжку, но в конце концов я справилась…

– Этот клочок тебе тоже забывать не след, паренек! – сказал Предводитель дружинников, протягивая мне записку. – Чтоб хозяйка дров не думала, будто ты ее обманываешь и воруешь.

– Спасибо, господин! – поблагодарила я и протянула руку к бумажке.

Но он не выпустил ее из рук. Мы стояли, держась за записку, и я не могла уразуметь, почему он не отдает ее мне.

– Господин? – спросила я и сама почувствовала, что голос чуточку дрогнул. – Могу я взять бумажку?

Но я хорошенько следила за тем, чтобы на этот раз не поднимать глаз…

– У тебя руки больно чистые, – ответил он. Сначала я вовсе не поняла, о чем он… Все было так неожиданно, так… перевернуто вверх дном… «У тебя пальцы грязные», – постоянно говорила матушка. И приходилось тут же идти на двор к насосу и мыть руки, прежде чем тебе дозволят прикоснуться к еде, или к матушкиным бутылочкам с соками, или к этикеткам, что наклеивали на баночки с зельями из растений, или к чему бы то ни было. По мне, так никто никогда раньше не говорил, будто руки у меня больно чистые!

И тут меня осенило: я поняла, что здесь неладно. Я вспомнила руки Мельниковых сынков и руки Мальте-дурачка – широченные сильные кулаки, сломанные ногти, въевшаяся грязь меж пальцами и возле суставов, будто кто-то обвел все линии на ладони, все впадины и выемки коричневыми чернилами.

Я выпустила бумажку и прижала к себе руку, но, само собой, уже было поздно! Предводитель дружинников, обхватив мое запястье, крепко держал его.

– Это не рука мальчишки. Да и никогда ею не была. И тем паче паренька, что разносит дрова.

Я попыталась вырвать руку, но единственное, что вышло из этого… Дрес схватил меня за другую руку, хворую… Я закусила губу, чтобы не заорать изо всех сил.

– По-твоему… это девчонка? Предводитель дружинников, взяв меня за подбородок, заставил приподнять лицо.

– Глянь-ка на нее хорошенько, – ответил он. – Само собой, девчонка!

Я зажмурилась, но слезы все равно просочились сквозь ресницы. Раненая рука, что крепко держал Дрес, горела, и в ней словно молоток стучал… А мне было больно оттого, что я почти уже улизнула и все-таки меня поймали!

– Глянь-ка на меня, – тихо и почти мягко произнес Предводитель дружинников. – Глянь-ка на меня, моя девочка… – Он словно бы приманивал к себе маленького ребенка или животное, которое дрессировал.

«Ладно, – подумала я. – Раз теперь он сам просит об этом, я гляну на него». И, открыв глаза, встретила его взгляд.

– Отпусти меня! – настойчиво произнесла я. Мой голос звучал точь-в-точь как у Пробуждающей Совесть. – Так-то вы обращаетесь с теми, кто куда слабее вас!

Они оба враз отпустили меня. Я попятилась от них, прямо к двери. Дрес застыл на месте, вертя головой с таким видом, словно кто-то огрел его кувалдой. Предводитель дружинников вовсе застыл на месте с блуждающим взглядом. Но он все же нашел в себе силы повернуться ко мне и сказать:

– Ты дочь Пробуждающей Совесть!