Динамика бессознательного

[646] Но рядом со стремлением к слепой и беспорядочной жизни имеется и стремление принести в жертву духу всю свою жизнь ради обретения его творческого превосходства. Это стремление превращает дух в злокачественную опухоль, бессмысленно разрушающую человеческую жизнь.

[647] Жизнь есть мера истинности духа. Дух, отвлекающий человека от жизни, находящий удовлетворение в самом себе, – это дух ложный; правда, часть вины ложится и на человека, который волен выбирать, предаться этому духу или нет.

[648] Жизнь и дух – те две силы или необходимости, между которыми помещается человек. Дух наделяет смыслом его жизнь и сулит возможность величайшего расцвета. Но без жизни духу не обойтись, ибо его истина – ничто, если она не жизнеспособна.

XIII. Основные положения аналитической психологии

Доклад, прочитанный на заседании Венского культурного союза в 1931 г. и впервые опубликованный под названием «Открытие души» в том же году в Берлине (Europäische Revue, VII: 2/7, июль 1931). Под новым названием и с незначительными доработками статья появилась в сборнике «О реальности души» (Цюрих, 1934).

Основные положения аналитической психологии

[649] В Средние века, равно как и в Античности, принято было считать, что душа субстанциальна. Вообще-то человечество в целом придерживалось этого убеждения с незапамятных времен, и лишь во второй половине девятнадцатого столетия появилась так называемая «психология без души». Под влиянием научного материализма все, чего нельзя увидеть глазами или пощупать руками, подверглось сомнению; над незримым даже потешались из-за его предполагаемой схожести с метафизическим. Ничто не признавалось ни «научным», ни достоверным без восприятия органами чувств либо без обнаружения каких-то физических причин. Этот радикальный переворот, впрочем, назревал задолго до пришествия философского материализма. Когда духовная катастрофа Реформации подвела итог готической эпохе с ее неутолимым стремлением к высотам духа, ее географической замкнутостью и ограниченностью мировоззрения, вертикаль европейского психического оказалась рассеченной горизонталью современного сознания. Сознание перестало развиваться вверх и начало расширяться, как географически, так и философски. Настала эпоха великих путешествий, эпоха расширения умственных горизонтов посредством эмпирических открытий. Вера в субстанциальность духовного все больше и больше отступала под натиском крепнущего убеждения, будто субстанциально лишь физическое, и, наконец, спустя почти четыреста лет, ведущие европейские умы и исследователи начали воспринимать психическое как зависимое от материи и материальной каузальности.

[650] Разумеется, у нас нет ни малейших оснований полагать, что именно философия или естествознание явились причиной такого переворота. Всегда находилось достаточно разумных философов и ученых, обладавших ясностью и глубиной мышления, которые крайне неохотно мирились с этим иррациональным смещением точки зрения; некоторые даже отваживались протестовать, но у них не нашлось последователей, а сами они были вынуждены уступить валу неразумного (если не сказать – болезненно возбужденного), согласия признать предельную значимость физического мира. Не стоит думать, что столь радикальный переворот мировоззрения мог бы случиться вследствие сознательных размышлений, ведь никакая цепочка мыслей не в состоянии доказать или опровергнуть существование как духа, так и материи. Оба понятия, в чем сегодня убеждается всякий образованный человек, суть просто символы, обозначающие нечто неведомое и неисследованное; оно постулируется или оспаривается в зависимости от индивидуального темперамента или в соответствии с духом эпохи (Zeitgeist). Ничто не мешает теоретизирующему интеллекту трактовать душу как сложный биохимический феномен, по сути своей случайное смешение электронов, или, с другой стороны, считать непредсказуемое поведение электронов свидетельством психической жизни.

[651] Тот факт, что метафизика духа в девятнадцатом столетии была вытеснена метафизикой материи, следует воспринимать как интеллектуальное мошенничество (gaukelei), но с психологической точки зрения это беспримерная революция в человеческом мировоззрении. Всякая потусторонность превращается в повседневность, эмпирические границы устанавливаются в каждой беседе о человеческих побуждениях, целях и намерениях, даже применительно к «смыслам». Весь незримый внутренний мир словно выводится наружу, и отрицается любая ценность, если она не подкреплена так называемыми фактами. По крайней мере так представляется обыденному разуму.