Динарская бабочка

Женщина кивнула, смущенно улыбнувшись сквозь слезы, и еще крепче прижалась к своему спутнику.

— Но, простите, как вы узнали? Вы гадаете на картах? Вы ясновидец?

— Гораздо хуже, если угодно. Я журналист.

Удаляясь вдоль парапета над рекой, они нет-нет да и оглядывались на меня. Я медленно направился следом, сочтя за благо не дожидаться, когда мимо прошествуют очередные партийные бонзы. Гудели автомобильные моторы, первые машины уже поднимались по Виале дей Колли, видному издалека с его движущейся россыпью светящихся точек.

РЕЖИССЕР

В дымке утреннего тумана, — еще немного и растворится в нем, — человек, похожий на Америго, остановился посреди тротуара и смотрел на меня.

Я неуверенно кивнул ему.

— Узнаешь? Да, это я, Америго, — сказал он. («Черт возьми! — подумал я. — По моим сведениям, он умер. Кто-то, уже и не вспомню кто, говорил, а я не удосужился проверить… Какие только глупости ни услышишь… Хорошо еще, что он не знает…»).

— Как живешь? — продолжал Америго. — Я тут искал кое-кого, в том числе тебя. Я здесь проездом, на несколько дней. Не следовало бы говорить тебе, что я выполняю секретную миссию, но я не забыл услугу, которую ты мне оказал тогда в июне, в Валларсе, отправив меня в отпуск накануне наступления. Знаю, ты не собирался спасать именно мою шкуру, ты ведь меня не жаловал, но пересилил себя из желания быть справедливым на все сто процентов. Так что я тебе обязан жизнью, обязан счастливым знакомством с Y. во время короткого отпуска и много чем еще. Не надо меня благодарить, лучше послушай, что я тебе скажу, и, главное, никому ни слова об этом разговоре, иначе я палец о палец не ударю, чтобы помешать тебе катиться по наклонной плоскости, и скоро все о тебе забудут. Мы снимаем фильм, который не устареет и через пятьдесят веков: его герои не просто увидят себя на экране, они будут по очереди жить в нашем фильме, занимая каждый отведенное ему место. Как живой человек ты принадлежал предыдущей картине. Не думай, я не хочу сказать, что это был плохой фильм, но он слегка устарел, вышел из моды… Слишком много первых планов, наездов, знаменитостей. Теперь рассказ будет значительно более стройным, темп намного быстрее. А музыка! Сам услышишь! Громкая, как канонада, и тонкая, как свист дрозда. Наверху идут в ногу со временем, знают, что сейчас нужно. В общем, у нас есть выбор, которого нет у вас.

— Да уж, — пробормотал я, пятясь к стене, обклеенной плакатами ко Дню безопасности дорожного движения. — Да, понимаю, наверху… да, да, конечно… у них там выбор… большой, богатейший выбор … (На плакате, в который я уперся спиной, было написано: «Жизнь коротка, не укорачивай ее сам».)

— Речь не о том, — продолжал он, — чтобы дать тебе новую роль, твоя роль заканчивается, и к тому же блестящей она не была. Ты в этом не виноват, я знаю. В твое время в моде были знаменитости, а ты не рожден для этой роли. Ты лучше выглядел бы в новом фильме, но, увы, ничего не поделаешь. Ты слишком рано родился. Впрочем, не огорчайся. Я могу под шумок пропихнуть тебя в новую картину, отвести тебе место в воспоминаниях новых актеров. Если не ошибаюсь, ты пишешь или, по крайней мере, писал. Не обольщайся, на место Гомера тебе рассчитывать не приходится, поскольку собранные о тебе сведения говорят не в твою пользу. Не думаю, что тебе суждено бессмертие (учти, только на пятьдесят веков), даже такое, как Каллимаху, с его двумя сотнями читателей каждые сто лет — но каких читателей! Долгую жизнь твоим сочинениям гарантировать не берусь. Возможно, они ее заслуживают, я этого совсем не исключаю. Но сам посуди: донесения есть донесения, и даже если они написаны последним идиотом, полностью отмахнуться от них нельзя. Новый фильм переосмысливает и заново организует материал предыдущего: перечеркнуть все и начать с чистого листа мы не можем. Со временем мы к этому придем, нужно только запастись терпением. Меня самого скоро сменят новые режиссеры — гораздо хуже, чем я. Что скажешь, если я предложу тебе второстепенную роль? Никто в новом фильме не будет тебя читать, но ты будешь фигурировать в нем как человек из прошлого, как человек, живший в другое время. Хочешь стать персонажем оперного либретто, разумеется, второстепенным персонажем, вроде Анджелотти из «Тоски»? По-моему, он действительно существовал. Или ты предпочитаешь, подобно господину Шатобриану, связать свое имя с бифштексом? Можно было бы сделать так — если, конечно, тебя это больше устроит, — чтобы твое имя носил галстук или булавка для галстука, или прическа, а если хочешь, новая порода собак. Помню, тебе нравились дворняжки, можно было бы выбрать помесь и назвать в твою честь. Но на размышления нет времени. У меня хлопот полон рот, и, не встреть я тебя, не знаю, попал ли бы ты в мой treatment[146]. Что скажешь?

Я покачнулся, сделал несколько шагов в тумане, Америго меня поддержал, зеленый свет за моей спиной стал огненно красным, вереница машин не остановилась бы в двух шагах от меня, если бы не свисток. Ко мне подбежал полицейский в черном плаще.