Династические войны Средневековья

Между тем отец, князь Владимир, в горе из-за того, что сын Ярослав поднял враждебный мятеж, тяжело заболевает и, поставив во главе войска сына Бориса, посылает против Ярослава, [а] сам от усилившейся болезни немного времени спустя умирает в крепости Берестове и, доставленный в Киев, погребается под мраморной плитой в церкви Святой Девы, которую сам при жизни построил. Множество русских стеклось, чтобы почтить его погребение, громко плача над его гробом, возглашая, что безвременно потеряли отца и освободителя отечества, насадителя на Руси христианской веры. Оба сына, Борис и Святополк, не зная, что их отец, князь Владимир, ушел из жизни, вступают в битву с Ярославом и его народом, и Ярослав, побежденный со своими союзниками печенегами и варягами, бежит. Святополк же занимает Киев и захватывает княжение, тогда как другой брат, Борис, бездействует, оплакивая отцовскую смерть.

Хотя упомянутого князя Бориса воины с великим ‹…› уговаривают прогнать брата Святополка [и] самому овладеть Киевским княжеством, он, отвергая настойчивые уговоры воинов, отвечает, что брата Святополка по смерти отца он будет почитать вместо отца и никогда ничего против него не предпримет. А Святополк, отвечая брату Борису неблагодарностью, направляет новгородцев, мужей Велиала, которые молящегося на своем ложе Бориса закалывают копьями, а вместе с ним убивают его оруженосца Григория, родом венгра, защищавшего своего господина. Затем Святополк посылает к другому брату, Глебу, хитростью приглашая его к себе, но тот, узнав от брата Ярослава, только что побежденного, что зовут его на смерть, сдерживает шаг [и] останавливается, великим плачем оплакивая смерть отца и убийство брата. Наконец, приходят другие мужи, посланные Святополком, и убивают Глеба, отрубив [ему] голову. Тела и Бориса, и Глеба, доставив в Киев, погребают в одной могиле в церкви Святого Василия»[470].

Если одна часть созданной Длугошем репрезентации событий 1014–1015 гг. совпадает со свидетельствами древнерусской традиции, то другая, напротив, не имеет аналогов в известных на сегодняшний день источниках. С одной стороны, она как будто подтверждает предположения о десигнации младших сыновей Владимира, с другой же – главная отрицательная роль в событиях 1014 г. – первой половины 1015 гг. отводится Ярославу, против которого выступают Борис и Святополк; затем коалиция распадается, и Святополк устраняет своего союзника, превратившегося после смерти Владимира в политического конкурента; следует отметить и очевидную ошибку польского историка, который пишет, что убийцами Бориса были не вышегородские, а новгородские мужи (Novogrodenses viros)[471]. Как полагает Н.И. Милютенко, «Расхождения источника Длугоша с “Повестью временных лет” не так велики, как кажется на первый взгляд. Уникальным, по сути, является только известие о том, что Ярослав надеялся наследовать верховную власть после Владимира и, обманувшись в ожиданиях, начал войну с отцом. Возможно, никакого разграбления Киева, о котором пишет Длугош, на самом деле не было. Ярослав мог прибыть к отцу с вполне мирными намерениями (в тексте сказано, что он “пошел обманом против Киева”), и все ограничилось частной дракой новгородско-варяжской дружины с киевлянами. Достаточно вспомнить, что летом того же 1015 г. варяги так надоели своими выходками самим новгородцам, что они полностью перебили княжеских наемников»[472]. Исследовательница также допускает, что Ярослав инспирировал нападение печенегов, которым противостоял, согласно ПВЛ и «Анонимному сказанию», Борис. Однако источники не позволяют говорить о каких-либо контактах Ярослава Мудрого с кочевниками – напротив, его борьба с печенегами завершилась в 1036 г. окончательной ликвидацией печенежской угрозы Киеву.

Существуют и компромиссные мнения. Например, В.Я. Петрухин, комментируя сообщение Иоанна Скилицы под 6544 (1036) г. о смерти двух русских «архонтов», пишет: «Учитывая те подозрения, которые множатся в историографии в связи с усобицами 1015–1019 гг., реконструируемый путь Ярослава к единовластию приобретает все более криминальный характер»[473]. Однако это отнюдь не мешает ему считать, что «подозрения в отношении Ярослава (в частности, основанные на прямолинейном толковании сюжета «Эймундовой саги») не вполне основательны», а «предположение о кощунственном поведении не только самого Ярослава, но и агиографов, свидетельствующих о почитании им убитых братьев, представляется чрезмерным»[474]. Двойственную позицию также заняли С. Франклин и Д. Шепард, которые, с одной стороны, отмечают, что предложенные в историографии «теории заговора», якобы устроенные Ярославом против Бориса, неубедительны, поскольку опираются на свидетельства косвенного характера, а с другой стороны, допускают причастность к гибели Бориса наемников Ярослава[475].