Династические войны Средневековья

Политический смысл вышегородских торжеств 1072 г. раскрывается в историографии различным образом (например, широко распространена гипотеза, что во время них был принят новый правовой кодекс Руси – «Правда Ярославичей»)[352]. Распределение политических тенденций в памятниках, предложенное Алешковским, согласно которому «Сказание о чудесах» отразило тенденцию, выгодную Святославу, а «Чтение» – тенденцию, выгодную Всеволоду, с одной стороны, подтверждается наблюдениями А.Н. Ужанкова, который обратил внимание на то, что в «Сказании о чудесах», Софийской I и Воскресенской летописи черниговский иерарх Неофит, участвовавший в церемонии 1072 г., именуется не епископом, а митрополитом, и пришел к выводу, что эта группа текстов отразила версию событий, представленную в интересах Святослава Ярославича, которая могла возникнуть в период его киевского княжения (между 1073 и 1076 гг.)[353]. С другой стороны, наблюдения американского исследователя В. Биленкина над «Чтением» Нестора свидетельствуют о том, что в тексте этого памятника Глеб именуется «святым», а Борис – «блаженным»[354]. В то же время самые крайние датировки «Чтения» падают на киевское княжение Святополка Изяславича, а не на княжение Владимира Мономаха, бывшего представителем той ветви Ярославичей, которая почитала св. Бориса. Показательно, что в «Чтении» Нестора просматривается лояльное отношение к «благоверному Изяславу» и «боголюбцу Всеволоду», хотя инициатива в организации вышегородских торжеств приписывается одному киевскому князю.

То, что именно в «Чтении» присутствует эпизод с благословением князей рукою Бориса, свидетельствует о том, что Нестор, признавая святость Глеба, одновременно стремился утвердить «равноправие» по отношению к нему «блаженного» Бориса. Но, если культ Глеба отвечал интересам потомков Святослава Ярославича, есть основания предполагать, что Борис почитался старшей ветвью Ярославичей в той же степени, что и младшей. Не следует забывать, что именно в последней четверти XI – начале XII в. существовал политический союз старшей и младшей ветви Ярославичей, который был заключен в 1077 г. Изяславом и Всеволодом и поддерживался их сыновьями – Святополком Изяславичем и Владимиром Мономахом – вплоть до кончины первого в 1113 г.

Усилия Нестора были направлены на упрочение в древнерусской литературной традиции феномена, охарактеризованного М.Х. Алешковским как «парность», разработка которого получила продолжение у В.Н. Топорова, который писал, что, хотя Борис и Глеб княжили в разных городах, были убиты в разных местах, в разное время, при разных обстоятельствах, до самой своей смерти оставались разъединенными и образовали пару «лишь в некоей идеальной и вторичной по происхождению парадигме», тем не менее «благодатная парность Бориса и Глеба, достигнутая их подлинно христианской кончиной, противостоит греховной “двойственности” Святополка, их будущего убийцы, вызванной к существованию целой цепью предыдущих грехов»[355]. Однако зачем древнерусским интеллектуалам понадобилось прикладывать столько усилий для того, чтобы образовать «пару» из убитых «порознь» князей?

Вероятно, это связано с тем, что в историописании конца XI в. существовала необходимость подчеркнуть коллективность действий князей, единство («одиначество») раздираемого междоусобиями княжеского рода, олицетворением которой должны были служить его представители, удостоенные церковного почитания. Дело в том, что среди потомков Ярослава после 1073 г. началась длительная междоусобная борьба, в результате чего сыновья Святослава Ярославича были вынуждены отстаивать свое право на наследственные земли с оружием в руках. Получив удовлетворение своих территориальных претензий на Любечском съезде 1097 г., Святославичи в начале XII в. попытались получить патронат над сложившимся в Вышгороде княжеским культом. Это могло вызвать к жизни тенденцию, направленную на утверждение «равноправия» князей-мучеников, которая уравновесила бы политические амбиции разных ветвей Ярославова потомства и подчеркивала его единство.