Династия Бернадотов: короли, принцы и прочие…

Кстати сказать, преобладающее большинство шведского народа привыкло уважительно считать трезвость ближних некой формой заместительного недуга, в особенности если трезвенники — в данном случае Густав VI Адольф — живо интересуются винами, следят, чтобы гостям, которые в отличие от него употребляют спиртное, подавались исключительно изысканные напитки, выписывают ликеры из Италии как знак внимания к дамам, каковые отдают предпочтение именно этим сортам, а вдобавок собственноручно пекут crêpes suzettes[74], щедро сдабривая оные куантро и каждый раз снимая пробу с веселым комментарием: «Радость храмовника!»[75].

Самое, пожалуй, печальное для него лично, что он, как сказано выше, лояльный и к династии, так упорствовал в своих бесплодных попытках воспрепятствовать нежелательным с точки зрения монархии женитьбам юных принцев, что старания его производили чересчур напористое и далеко не симпатичное впечатление. С племянником, принцем Леннартом, явно произошла настоящая ссора, возможно даже разрыв, что оставило в душе Леннарта Бернадота неизгладимые следы. Отношения между отцом Леннарта, принцем Вильгельмом, и Густавом Адольфом (в ту пору кронпринцем), как говорят, были вообще весьма холодные, если не сказать враждебные. И возможных причин для этого сколько угодно: соперничество перед суровой, но любимой матерью, у которой Вильгельм ходил в фаворитах; конфликт, когда Леннарт при поддержке Вильгельма женился и исключил себя из престолонаследия.

Еще говорили о писательско-художнических кругах, с какими общался Вильгельм, и что он более или менее открыто сожительствовал с немолодой француженкой, не вступая с нею в брак. Вероятно, это тоже сыграло свою роль.

Однако наихудшую проблему, по-видимому, представляли собой отношения с родным сыном Сигвардом, причем всю жизнь. Если король без причины находился в подавленном настроении, впоследствии обычно выяснялось, что он разговаривал по телефону с Сигвардом.

Карл Юхан Бернадот после женитьбы на разведенной, старше его на несколько лет журналистке Черстин Викмарк (интересно, которое из означенных качеств было в глазах двора худшим) несколько лет не виделся с отцом, но позднее все трое стали добрыми друзьями, и король неоднократно доказывал свою щедрость, помогая финансировать и летний дом в шхерах, и фотосъемки. Судя по всему, он вправду был очарован Черстин Бернадот, как и совсем другие люди вроде Густава фон Платена и Ларсa Форсселя[76].

«Отца куда больше заботили вещи, чем люди, — говорил позднее Карл Юхан. — Вдобавок у него было так много интересов, что они легко заслоняли обзор. Когда речь шла о близких».

«Я никогда не видел семьи менее сплоченной, чем наша», — отмечал Сигвард.

Единодушие сыновей Сигварда, Бертиля и Карла Юхана поразительно в этом пункте, который тем более примечателен, что согласия между ними по другим вопросам в последующие десятилетия отнюдь не наблюдалось. В силу полученного сурового воспитания Густав VI Адольф стал весьма сдержан; его детство счастливым не назовешь. Он был очень строг, как утверждает принц Бертиль, — ко всем, «за исключением Ингрид».

Сельма Лагерлёф, которая временами встречалась с королевской семьей, отмечала, что иной раз они держались доверительно и легко шли на контакт, а иной раз словно находились в каком-то другом мире; знаток людей Сельма предполагала, что они встречались слишком со многими, чтобы постоянно проявлять одинаково свежий интерес. Вот что она писала одной даме, которая вращалась в придворных кругах; речь идет частью о принце Евгении, частью о тогдашнем кронпринце и его жене — Густаве Адольфе и Луизе:

«Принц Эжен, возможно, вполне приветлив и дружелюбен, и для тебя, наверно, встреча с королевской семьей — обычное дело, не то что для нас. Они, конечно, люди интересные и одаренные, но, на мой взгляд, встречи с ними всегда сопряжены с риском: один раз мы можем говорить свободно и непринужденно и проводим время чрезвычайно приятно, а в другой раз мы как чужие, и тогда конец — мы вообще не знаем, что сказать друг другу. Наверное, такое неизбежно с людьми, которым приходится встречаться со столь многими, претендующими на их внимание. Я не имею в виду, что они не узнают меня, с этим у них все в полном порядке, я имею в виду лишь странные переходы от близости к отчужденности».

Как у многих стариков, у Густава VI Адольфа имелись любимые словечки и выражения, некоторые из них уже упомянуты выше. Один такой устойчивый комментарий использовался, когда монарх, большой поклонник гастрономии, отведывал что-нибудь особенно вкусное. Подобно многим шведам старшего поколения он прибегал в таких случаях к похвале от противного и говорил: «Вполне годится в пищу человеку!»