Династия Бернадотов: короли, принцы и прочие…

Принц Вильгельм ясно обозначил свою позицию и, в частности, накануне 17 мая[154] 1943 года обратился к оккупированной Норвегии с речью, о которой потом много говорили.

Улоф Лагеркранц не раз писал о принце Вильгельме, это лучшие из публикаций о нем, и очень хотелось бы, чтобы большее число королевских особ удостоилось столь же квалифицированных рассказов. После кончины принца Вильгельма — он умер за двенадцать дней до своего восьмидесятиоднолетия — Улоф Лагеркранц написал:

«Принц поневоле вел жизнь, которая ему не подходила. Он был необычайно милый и уступчивый, однако это не избавило его от страданий. Одиноким он стал и в другом плане. Его окружали люди, для которых королевское происхождение и королевские регалии имели смысл. С первой минуты его встречали улыбками, одобрением, внешней приветливостью. Никаких затруднений. Личность не могла развиваться. Мир был раем приветливых дураков, реальность никогда о себе не заявляла. При демократии, само собой разумеется, ни один пост по наследству передаваться не может и не должен. Но когда речь заходит о наследственной монархии, мне кажется, не меньший вес имеет тот аспект, что монархия означает насилие над невинными членами королевского дома. Пример тому — принц Вильгельм».

Он вырвался и нашел другой мир. Когда возникли трудности, когда Бу Бергман сказал, что его стихи никуда не годятся, он был благодарен, что с ним обращаются как с обычным человеком. Двенадцать лет занимая пост председателя ПЕН-клуба, он демонстрировал демократичный и непретенциозный склад характера (хотя, пожалуй, никогда не терял достоинства). Интересовался новой литературой, и отнюдь не легкодоступный «Остров обреченных» Стига Дагермана[155] произвел на него глубокое впечатление.

Сам Стиг Дагерман сказал о старом моряке так: «Человек в контакте с землей и подземными водами, после его кончины я буду представлять его себе как этакую ростральную фигуру на Гольфстриме».

Эрик Балингсхольмский, несчастный принц

Когда в конце XIX века число королевских отпрысков стало множиться, пришлось подыскивать им новые имена, заимствуя оные у других родов (Бертиль) или воскрешая давние. Имен Густав, Карл и Оскар уже не хватало. Вот так старинный исконно шведский Эрик снова вернулся в королевский дом Швеции после четырехсотлетнего перерыва, когда Виктория, в ту пору кронпринцесса, родила в 1899 году третьего сына.

Возможно, лучше бы воздержаться от этого имени, ведь шведским королевским особам по имени Эрик жилось, как правило, не слишком благополучно. Один король Эрик, правда, угодил на стокгольмский герб, со временем даже стал улицей, ведущей с Кунгсхольма в Старый город, а еще раньше ему поклонялись как святому (Эрик Святой[156]), но официально его не канонизировали; вдобавок ему снесли голову в сече. Эрик Померанский[157] был свергнут в 1439 году и удалился на Готланд (где повелел выстроить крепость Висборг); шведские историки, как правило, писали о нем весьма зло. Про Эрика Шепелявого и Хромого[158] мы вообще говорить не будем, хватит и того, что ему выпало жить в истории с этаким прозвищем, — на самом-то деле он был король умный и разумный, только не очень сильный. Принц Эрик Биргерссон был прозван Эриком Ничтожным, принц Эрик Магнуссон умер в кандалах в Нючёпинге, принц Эрик Альбректссон после сражения при Фальчёпинге (1389) шесть лет провел в плену, а выйдя на волю, через два года скончался; и, наконец, у нас есть Эрик XIV[159], щедро одаренный, прекрасно образованный, наполовину душевнобольной, окруженный дурными советниками, низложенный и отравленный гороховым супом. После него в течение нескольких веков ни одного из королевских сыновей не нарекали именем Эрик, что вполне понятно.

Но Виктория, похоже, лучше разбиралась в немецкой истории, нежели в шведской, а Густаву V, наверно, по обыкновению было все равно. Вдобавок это имя ощущается как исконно шведское и звучит красиво.

Перед рождением принца Эрика беременная королева Виктория принимала сильнодействующие лекарства. Пишут, что у нее в целом обстояло плохо со здоровьем, в особенности с бронхами, но вопрос в том, не шла ли речь скорее о психических проблемах; кроме того, на нее обрушились личные беды по причине смертей в семье в Германии. Так или иначе, мальчик родился с тяжелыми нарушениями и страдал эпилепсией — если этот диагноз не есть попытка деликатно описать родовые травмы. Предположительно, травму мозга. При беглом контакте принц оставлял впечатление нормального, однако сильно отставал в развитии. Новорожденный герцог Вестманландский никогда бы не смог жить нормальной жизнью.

На групповых портретах семейства Бернадот вплоть до первых лет после Первой мировой войны Эрик — приятный, слегка чопорный, никому не известный мальчик, а затем приятный, никому не известный юноша. Мундир он никогда не носил, с годами изображался в смокинге, и о нем почти ничего не было слышно. Но на фото он присутствует — как член семьи.