Династия Одуванчика. Книга 1. Милость королей

Джиа могла стать силой, с которой придется считаться, потому что способна определить дальнейшее развитие восстания, и тогда его плоды будут сладкими не только для таких, как Мата Цзинду, способных видеть лишь идеальное прошлое, но не замечающих грязных реалий жизни. Сото надеялась подтолкнуть Джиа в нужном направлении, но тогда ей пришлось бы рассказать правду о своем прошлом. Однако теперь, когда поняла, что в жизни Джиа есть тайна, Сото требовалось обдумать, что это может означать.

Некоторые люди склонны романтизировать любовь, превращать в фетиш. Поэты делали любовь похожей на брус раскаленного красного металла, выходящего из горна кузнеца – и остающегося таковым навсегда. Сото относилась к подобным идеям пренебрежительно.

Мужчины влюбляются в женщин, женятся, а потом их страсть остывает. Мужчина может выйти в мир, встретить другую женщину, снова влюбиться, жениться и… вновь охладеть. Не следовало также забывать, что во всех королевствах Тиро мужчинам разрешалось иметь несколько жен, если удавалось убедить их жить вместе.

Но если мужчина хороший, его страсть, остывая, превратится в тлеющий уголек, который можно раздуть в пламя снова. Недаром много лет назад великий Кон Фиджи писал, что хороший муж продолжает любить всех своих жен, но, чтобы быть хорошим, требуется напряженная работа, а большинство мужей ленивы.

Такая ситуация не слишком отличалась от проблем жены, надолго расставшейся с мужем и находившей утешение в отношениях с любовником, при этом в большинстве случаев она не солжет, если скажет, что все еще любит мужа.

Сото считала, что как для мужчин, так и для женщин любовь более всего напоминает пищу. От одинаковых блюд устает нёбо, зато пряности вносят в них разнообразие.

Мир нетерпимо относился к изменам жен, если их вообще следовало так называть, и редко порицал неверность мужей, и в этом ошибался. Капризы сердца должны быть разрешены не только мужчинам, но и женщинам.

Таким образом, Джиа не из тех женщин, которых связывали условности в делах любви. Сото рассчитывала, что она будет столь же дерзкой при использовании своего положения и влияния, как и в проявлениях страсти: надеялась, что это послужит не только ее счастью, но и счастью всех мужчин и женщин Кокру, да и всего Дара.

Сото заснула, решив сохранить открывшуюся ей тайну.

Глава 33 Истинный правитель Пана

Гэджира, первый месяц первого года Принципата

Теперь, когда империя лишилась таких лидеров, как маршал Киндо Марана и генерал Танно Намен, оставшиеся очаги сопротивления в Гэджире падали перед наступающим Матой Цзинду, точно пустые бочки. Многие гарнизоны сдавались без боя, но некоторые города сражались, и командиры повстанцев постоянно предлагали Мате планы их покорения, чтобы показать, на что способны. Костлявый маленький мужичонка по имени Гин Мадзоти упрямо настаивал на встречах с маршалом.

– Дайте мне полсотни, и, переодевшись торговцами, мы сможем войти в город задолго до вашего появления и открыть для вас ворота. Здесь имеется дренажная труба, с выходом к морю, и мы можем войти в город через нее…

Странно, что Пан до сих пор хранит молчание. Почему регент не назначил нового маршала, который возглавил бы армию в походе в Гэджиру? Что-то происходит. Не следует ли увеличить количество шпионов в Гэфике?

Мата с презрением выгнал его вон: такие, как он, не заслужили права на его внимание.

Каждый покоренный при помощи грубой силы город Мата отдавал на три дня своим войскам. К тому же он решил разрушить промышленность Гэджиры, чтобы покоренные территории не сумели восстать за его спиной. Водяные мельницы на берегах Сонару были уничтожены, а устройства, которые орошали поля, горели, словно гигантские факелы.

Король Дало, которого Мата возил с собой в качестве пленника, иногда пытался вмешаться и защитить Гэджиру, до Завоевания принадлежавшую Гану. Даже Марана, теперь «гость» маршала Цзинду в армии повстанцев, периодически присоединялся к королю Дало, чтобы просить о милосердии.

Люди постоянно пытались давать Мате советы, и он от этого невероятно устал.

– Вы не можете не понимать, что жестокое обращение с непокорившимися городами побуждает другие города сдаваться, что в конечном счете спасает больше жизней, в особенности моих людей.

У Дало не находилось возражений, а Марана даже имел мужество краснеть – ведь он действовал по той же логике.

Поскольку в сознании Цзинду сложилось твердое убеждение, что все население Гэджиры трусы и предатели, потому что не выступило против империи, когда повстанцы так нуждались в помощи, он считал жестокость своих солдат по отношению к захваченным городам оправданной.

После Волчьей Лапы маршал больше не хотел, чтобы его милосердие стоило жизни людям, которые следовали за ним.