Династия Птолемеев. История Египта в эпоху эллинизма

По вопросу разграничения компетенции местных лаокритов и греческих властей важным документом является закон Птолемея VII (118 до н. э.), пересказанный в одном папирусе[318]. Закон гласит, что те дела, где одна сторона греческая, а другая египетская, должны разрешаться соответствующим судом на языке документов, относительно которых идет спор. Если они написаны демотическим письмом, то дело рассматривается лаокритами в соответствии с египетскими законами; если же греческим, то дело представляется на суд хрематистов. В случаях, где обе стороны египетские, дело должно рассматриваться лаокритами. Хрематисты не должны вмешиваться в такие дела — это свидетельствует о том, что на самом деле греческие судьи порой вторгались в сферу своих туземных коллег. Сэр Флиндерс Питри указывает, что в фараоновском Египте ответчик имел право выбрать кодекс, по которому он желал судиться (Social Life in Ancient Egypt. P. 90).

Исключительный феномен в Фаюме при Птолемее III — это комиссия дикастов, в основном рассматривавших дела между воинами. Одно из этих дел — иск еврея из эпигонов к еврейке, опекуном (кирием) которой был афинянин. Буше-Леклерк полагает, что это была «особая комиссия, более-менее аналогичная военному совету, решения которого не подлежат обжалованию», и она назначалась для разбирательства накопившихся споров о долгах местных воинов. Во всяком случае, он высказывает предположение, что птолемеевская система юстиции могла иметь всевозможные временные и региональные разновидности, о которых мы ничего не знаем.

Обычно, как мы видели, те, кто хотел добиться правосудия, обращались к какому-либо официальному лицу, чьи функции не были в первую очередь или главным образом юридическими, и в случае неблагоприятного вердикта могли попробовать отменить его, обратившись к еще более вышестоящему лицу. Фотортей из Фиваиды (190 до н. э.) сначала обращается к эконому, потом, когда тот выносит решение против него, к стратегу, который передает дело эпистату[319]. Клерух из кавалерии (примерно в 86 году до н. э.) обращается к своему вышестоящему начальнику, гиппарху, так как тот, видимо, обладает властью вызвать ответчиков к себе[320]. Царский земледелец обращается к комограмматею своей деревни[321]. Оскорбленный и избитый человек обращается к эконому[322] (245 до н. э.). См. несколько превосходных замечаний Жуге по поводу неясных полномочий, которые эти чиновники могли иметь в такой стране, как Египет (Revue Belge de Philol. et d’Histoire (1923). P. 433 и дальше).

Важнейший закон Птолемея II (259–258 до н. э.) установил, что в делах, касавшихся царской казны, лица, привлеченные к суду по обвинению в действиях, хоть сколько-нибудь предосудительных по отношению к доходам царя, не имели права на защитника. Любой защитник, выступающий против царских интересов, рисковал конфискацией всего имущества[323].

В тех случаях, когда жалоба касалась притеснения или несправедливости со стороны злоупотребляющего властью чиновника, естественно было обратиться к его вышестоящей инстанции — например, стратегу; и вышестоящая инстанция могла судить и карать своих подчиненных по своему усмотрению без вмешательства какого-либо суда. Однако дела, касавшиеся сбора царских доходов, входили в особую категорию. Согласно закону, который, по всей вероятности, был введен Птолемеем I, эти дела должны были рассматриваться номархом вместе со стратегом[324]. Позднее все обвинения в притеснении, выдвинутые против откупщиков или сборщиков налогов, по закону должны были направляться верховному диойкету, находившемуся в Александрии[325]. Рескрипт Птолемея VIII (Сотера II) от 11 апреля 114 года до н. э. особо запрещал всем обычным судебным органам рассматривать подобные дела, которые должны были передаваться на рассмотрение исключительно диойкету[326].