И все же российским помещикам впервые всерьез открылся новый европейский либерализм. Одно то чего стоит, что на их территории оказалась армия, где солдат пользовался определенными гражданскими правами, где не существовало системы унизительных телесных наказаний для солдат… Возник страх: а если народ потребует для себя того, что считалось привилегией одного лишь дворянского сословия, – потребует себе гражданских свобод и (самое страшное!) европейского образования… Две цитаты:
Все та же несравненная Янькова – о молодой жене своего племянника (первые годы царствования Николая I):
«…Она была со всеми особенно учтива: и лакеям, и горничным, своим и чужим, всегда говорила вы, что казалось смешным и странным. Говорят даже, что у себя в деревне она говорила бурмистру: «послушайте, бурмистр, я хотела бы вас попросить…» Это уж чересчур по-иностранному…»
М. Н. Загоскин – роман «Рославлев, или русские в 1812 году»:
«…– Ну, то-то же! смотрите, ребята! – сказал детина, обращаясь к другим извозчикам, – чур, держать про себя. Вот, третьего дня, повез я под вечер проезжего – знашь ты, какой-то не русской, не то француз, не то немец – леший его знает, а по-нашему бает…
«А что, батюшка? – молвил я, – продолжал Андрей, – есть ли у вас исправники?» – «Какие исправники! У нас мужик и шапки ни перед кем не ломает; знай себе одного Бонапарта, да и все тут!» – «А кто этот Бонапарт, батюшка?» – спросил я.
«Вестимо, кто: наш хранцузский царь. Слушай-ка, детина, промолвил проезжий, – я тебе скажу всю правду-истину, а ты своим товарищам рассказывай: наш царь Бонапарт завоевал всю землю, да и к вам скоро в гости будет». – «Ой ли? – сказал я, – да к нам-та зачем?» – «Затем, брат, что он хочет, чтоб и у вас мужичкам было такое же льготное и привольное житье, как у нас. Барам-то вашим это вовсе не по сердцу; да вы на них не смотрите; они, пожалуй, наговорят вам турусы на колесах: и то, и се, и басурманы-та мы… – не верьте! А встречайте-ка нас, как мы придем, с хлебом да с солью».
– А о поборах-то баял он? – спросил один пожилой извозчик.
– Как же; слышь ты, никакой тяги не будет: что хошь, то и давай…
– Ну, Андрюша! – сказал старый крестьянин – ведь этот проезжий – шпион!.. А ты, Андрей, с дуру-та уши и развесил. Бонапарт! Да знаете ли, православные, кто такой этот Бонапарт! Иль никто из вас не помнит, что о нем по всем церквам читали? Ведь он антихрист!.. Что Бога гневить, братцы! Разве у нас нет батюшки православного русского царя?..
– Что ж ты, брат Андрюха, язычок-та прикусил, а? – спросил пожилой ямщик.
– Что, брат, – отвечал Андрей, почесывая в голове, – оно бы и так, да, слышь ты, он баил, что исправников не будет и бары-то не станут над нами ломаться.
– Ах ты, дурачина, дурачина! – прервал старик, – да разве без старших жить можно? Мы покорны судьям да господам; они – губернатору, губернатор – царю, так испокон веку ведется. Глупая голова! Как некого станет слушаться, так и дело-то делать никто не станет.
– Что правда, то правда, – сказал один из ямщиков, – нашему брату нельзя жить без грозы…
– Нет, брат Андрей, некому тебя бить…»
Этот последний аргумент, конечно, самый сильный, неоспоримый, можно сказать. Но обратим внимание на то, как автор пытается доказать, что система кланово-иерархическая тождественна государственному устройству как таковому. Внушается, что невозможно иное государственное устройство, кроме унижающей личностное достоинство иерархической зависимости от высших звеньев клана… Но Андрюха, выходит, понял, что «ломаться» над ним не обязательно! Нет, пора, пора прибирать Андрюху к рукам посредством национальной доктрины!..
Петр I начал наступление на родо-клановую систему. Национальная доктрина ведет это наступление дальше. Но по сути, это ведет к гибели династии Романовых…
«Русский человек может потрясаться только общим колебанием сферы, к коей принадлежит, может жить полною жизнью только в единстве жизни отечества», – восклицает Н. И. Надеждин.
«… сближение дворян с крестьянами к взаимной обороне Отечества…» – вторит С. Н. Глинка…
То есть фактически прокламируется единение во имя военных действий, для военных действий, на период военных действий.
Либерализм в любой форме, будь то национальная доктрина, или простое утверждение личностных прав и свобод, опасен Романовым. Но распространение либеральных идей, кажется, уже и невозможно остановить. Именно с европейским либерализмом связана идея европейской, то есть единственно реальной образованности. А дворянское сословие не может не ощущать нужду в подобной образованности, ведь и в Европе на смену элите сословной постепенно приходит элита интеллектуальная. (Впрочем, Романовы останутся в какой-то степени верны старинным феодальным принципам, согласно которым образованность и аристократизм – «две вещи несовместные»; и князю и барону стыдно уметь читать, будто он – монах! Ни один из династии Романовых так и не получит университетского образования, будут ограничиваться учением домашним…)
«Сын отечества», 1813: