Для Элеоноры стало очевидным, что никто в доме не отдает распоряжений по этому поводу, и уборка в доме делается от случая к случаю. По ее приказу табуреты и скамейки были начищены до блеска, а старая штукатурка удалена и нанесена на стены заново.
В спальне Элеонора приказала расписать стены розами, красными и желтыми, а также нарисовать виноградную лозу. Занавески и покрывала, которые она привезла с собой, были из пурпурно-желтой полосатой ткани, подбитой подкладочным шелком. Еще у нее были две зеленые диванные подушки, вышитые бело-желтыми маргаритками, которые она положила на маленький низкий дубовый комод, обитый серебром, чтобы можно было сидеть на нем. Промасленный лен был натянут на окна, чтобы пропускать свет и защищать от ветра и дождя, а жаровня с углями стояла наготове все время. Вскоре спальня стала самой яркой и уютной комнатой в доме. Поскольку в доме не было оборудованной комнаты для шитья, Элеонора решила использовать с этой целью спальню, которая оказалась единственным достаточно светлым местом, позволяющим работать даже в непогоду, когда ставни пришлось бы держать закрытыми.
Планируя и занимаясь всеми этими переделками, Роберт и Элеонора проводили много времени вместе. Не раз она бывала приятно поражена тем, что он говорил или делал, поскольку Роберт неожиданно обнаруживал образованность и хорошее воспитание. Когда это можно было организовать, Роберт вывозил ее на конные прогулки, чтобы показать все имение. В эти моменты он чувствовал себя счастливейшим из смертных. Верхом на Додмэне, со щенком, которого она назвала Джелертом, примостившимся впереди в седле, Элеонора следовала за Робертом по полям и торфяникам. Ветер румянил ее щеки и добавлял блеска глазам, а свежий воздух пьянил, как хорошее вино. Роберт, переводя своего старого Сигнуса на легкий галоп, чтобы держаться вровень с семенящим Додмэном, глядел на Элеонору с обожанием. Он боготворил ее и отдал бы за нее жизнь, лишь бы угодить ей, но как раз с этим дело обстояло не так просто. Она была очень подвержена перепадам настроения: то смеялась вместе с ним, а то и над ним, эмоционально обсуждая перспективы переделки дома, то через мгновение отдалялась, меря его ледяным взглядом, в котором ему виделось презрение.
Он не знал, что было причиной таких резких перемен, но от этого не любил ее меньше. Королевы и богини в его представлении славились своими капризами. А Элеонора просто не могла так быстро забыть дом и оставить те надежды, которые она любовно лелеяла. Даже незначительные вещи могли напомнить ей о прошлом. На просторе полей она была намного счастливее, потому что трава и вереск в Йоркшире пахли так же, как и в Дорсетшире. Под открытым небом ей легче было притвориться, что она снова дома и все идет хорошо.
Вечером третьего ноября Элеонора стояла, дрожа от волнения, у своей красиво убранной кровати, когда Габи помогала ей снимать свадебный наряд. Комната была надушена и освещена затейливыми восковыми свечами. Между простынями брачного ложа были разбросаны лепестки роз — это Габи позаботилась о том, чтобы пышность всех обрядов была такой же, как если бы ее госпожа выходила замуж за лорда. Габи от души угостилась на свадебном пиру, который состоялся после венчания в церкви Святой Троицы, поэтому ее глаза блестели, а щеки разрумянились, когда она прислуживала своей госпоже.
— Вы выглядели, как королева, миледи, — сказала Габи, снимая красно-коричневое бархатное платье, отороченное мехом лисы. — Я всегда знала, что вы будете красавицей, но сегодня вы превзошли себя. Да и ваш муж тоже был очень хорош в своем свадебном наряде. Даже Жак сказал, что нам не придется стыдиться своего нового господина, хотя мы и работали на самого лорда Эдмунда.
Элеонора не прерывала ее, когда Габи помогла ей с остальным нарядом и нижними юбками. Наконец Элеонору облачили в ночную сорочку. Она почти не слушала Габи, потому что мыслями находилась очень далеко от собственной спальни. Осознавая, какой испорченной она выглядит, особенно в первую брачную ночь, Элеонора не могла не думать о том, насколько иначе все могло бы происходить, будь на месте ее мужа Ричард. Она бы не боялась, а ждала его с нетерпением любящей невесты. Она была бы горда и счастлива. Но сейчас, через несколько минут, порог этой спальни перешагнет Роберт, их оставят наедине, и последний бастион надежды рухнет. До конца своих дней она будет принадлежать только ему.
Габи вытащила шпильки из ее волос и расправила их по плечам, а потом взялась за расческу.
— Какая красота, дитя мое, жаль, что они всегда прикрыты. Зато теперь ваш муж увидит их во всем блеске, и он будет единственным счастливчиком. Мы должны надеяться, что он оценит, какой бриллиант ему достался. Вот, теперь ваши волосы гладкие и блестящие, как вороново крыло! Ну, бесценная моя, вот мы и готовы. Мне позвать их?
Элеонора закусила дрожащие губы, и Габи коснулась ее ободряюще.
— Не бойтесь, — сказала она. — Помните, что он тоже молод и, наверное, нервничает. Вы должны помочь друг другу.
Элеонора импульсивно обняла свою добрую няню.