Динка. Динка прощается с детством

Положив бумагу на стол и все так же улыбаясь любезной, предупредительной улыбкой, пан Песковский придвинул ближе к Динке свой стул и, опершись на колени руками, свежевымытыми душистым розовым мылом, с любопытством разглядывал темную вдовью фигурку, примостившуюся на краю стула.

– Я слушаю вас, панночка!

– Прочтите бумагу, – беспомощно и упрямо повторила Динка.

– А, бумагу? Сейчас, сейчас прочитаем бумагу! – усмехнулся пан и, полуобернувшись, небрежным движением взял со стола список. Пробежав глазами первые строчки, он недоумевающе поднял брови, заглянул в конец и, пожав плечами, снова усмехнулся. – Кто это дал вам такую белиберду?

– Белиберду? Вы называете это белибердой? – широко раскрывая глаза, спросила Динка.

– Но позвольте, позвольте… – заторопился пан. – Может быть, я не понял, в чем дело? Тут перечислены фамилии вдов и сирот, которые просят милостыню… А что, собственно, я должен делать, абсолютно не указано…

– Ну да… Это я виновата. Мне нужно было сразу сказать. Это солдатки, они просят дать им коров на выплату, они расплатятся с вами работой. У них дети, они голодуют, – залпом выпалила Динка.

– Они голодуют и просят дать им коров? Я понял! Я все понял, панночка, но это не ко мне! – свертывая бумагу и протягивая ее Динке, решительно сказал пан. – Все эти хозяйственные дела в ведении моего приказчика Павло.

– Павло? Вашего Павло? – Динка вскочила, платок упал с ее плеч. – Вы отсылаете меня к этому убийце? К этому гнусному негодяю? – задохнувшись от гнева и обиды, закричала она.

Пан, словно защищаясь, поднял руку и встал.

– Успокойтесь, панночка.

Но плотина была уже прорвана, и охваченная гневом Динка неслась вперед без удержу, без препоны.

– Я не успокоюсь, нет! – кричала она. – Это вы успокоились и держите около себя этого убийцу!

– Бог с вами, панночка. Кого вы называете убийцей? Павло – мой молочный брат, сын моей кормилицы, мы росли вместе… Я доверяю ему, как самому себе… – пробовал урезонить ее пан.

Но слова его вдруг наполнили Динку ужасом, она широко раскрыла глаза и невольно попятилась к двери.

– Так, значит… это вы… вместе сговорились убить Маринку?.. – сраженная неожиданной догадкой, пробормотала она.

Холеное лицо пана побелело, он рванул ворот рубашки, на полу звякнула оторванная пуговица.

– Послушайте… Есть всему предел, – задыхаясь, сказал он. – Я не желаю больше слушать вас. И я удивляюсь, что вы, еще совсем девочка, можете предполагать такую подлость… в человеке, которого вы почти не знаете. Уйдите, прошу вас! – Он сел и, облокотившись на стол, закрыл рукой глаза.

Динка опомнилась, стихла.

– Я не хотела обидеть вас… – робко сказала она. – Я верю, что вы любили Маринку. Но тогда почему же вы не хотите знать правду?

– Какую правду? – не отрывая от лица руки, глухо спросил пан.

– Эту правду знает Ефим, знает все село, знает ее мать…

– Ее мать никого не винила в этой смерти. И вот здесь… – Пан указал на середину комнаты. – Вот здесь… над ее гробом, Павло поклялся мне, что он невиновен…

– Он солгал, клянусь вам! Все село знает, что он солгал! Но люди боятся, он угрожал матери Маринки, что сживет ее со света, если она скажет правду! Он угрожал и Ефиму, но Ефим честный человек, он пришел к вам, но вы не захотели его слушать.

– Вы ребенок. Вам многое не понять. Павло предан мне, как пес. Он бывает крут с людьми, у него много врагов…

– Но мать, родная мать! – снова прервала его Динка. – Она знает все… Ведь прежде чем утопиться, Маринка прибежала к матери… Спросите ее еще раз, пан, выслушайте Ефима и прогоните от себя этого убийцу!

– Довольно, панночка… Мне больно говорить об этом. Вы разбередили мне сердце. Я часто думал: почему она это сделала? Ведь я собирался увезти ее за границу, учить ее. У нее был чудесный голос. Мы должны были уехать вместе. В тот день я привез билеты, но было уже поздно… Вот тут… – Пан выдвинул ящик стола, и перед Динкой мелькнуло девичье лицо с перекинутой через плечо косой и большими доверчиво-счастливыми глазами. К карточке, словно в оправдание перед мертвой, были приколоты какие-то бумажки. – Вот билеты… – сказал пан. Руки его дрожали. Он задвинул ящик стола. – С тех пор прошло пять лет. Я поверил клятве Павло, но я не успокоился. А сейчас вы опять перевернули мне душу. И все началось сначала. – Пан говорил медленно, глядя куда-то в окно на кусты краснеющей рябины. Потом он обернулся к Динке: – Простите меня, панночка! Но я очень устал. Прощайте! – Он открыл дверь и, склонив голову, ждал.

Но Динка не уходила.

– Я не могу уйти без коров… – тихо сказала она.

– Ах да! Вам нужно выполнить поручение! – Пан бросил на нее быстрый взгляд и заторопился к столу. – Ну что же, это легче всего! – Он взял список и обмакнул в чернила ручку. – Я напишу вот здесь: выдать означенным лицам коров… и чего? – Сморщив лоб, он заглянул в список. – А, бугая – значит, быка…

– Нет! Какого быка? Зачем? – остановила его Динка.

– Как зачем? – Вот здесь написано… для какой-то Прыськи, – разглядывая каракули Ефима, сказал пан. – Ну, неважно! Дадим и быка! – Он размашисто написал: «Выдать», но Динка схватила его за руку.