Динка. Динка прощается с детством

– Кажна букашка свое место знае… А вы до пана лезете, всю экономию провоняли! Я б вас всех поганой метлой отсюдова вымел! – сплюнул Федор Матюшкин.

– И чего ты дывышься, Павлуха? Пошла барышня до пана, ну, это ихнее дело! Тут не об коровах речь… – тоненько хихикнул Заходько, прикрывая ладонью беззубый рот.

– А тебе, Иван Заходько, в домовину пора, дак ты уж хоть напоследок не страмись перед людьми! – презрительно сказал Ефим.

– Ох ты, проклятая голота! Ну гляди, Ефим, не заплакать бы тебе колысь!

– Ты б, старый черт, не заплакал, а моих слез тебе не видать!

– Гляди, Ефим… Много ты воли берешь, во все суешься. Гляди, не об слезах речь, кровью б не захлебнулся, – угрожающе бросил Павлуха и, взмахнув кулаком на плачущих солдаток, истошно заорал: – Очищай экономию! Нима чего тут комедию перед паном представлять! Не дам я коров на выплат, и кончено дело! А ну геть отсюда! Геть! Геть!..

– Да что ты, Павло? Есть у тебя совесть? Обожди, хоть барышню дождемся!

– Не гони, Павло! Что мы тебе делаем!.. – заплакали солдатки.

– Ось, барышня наша выйшла! – закричала вдруг Ульянка. – Барышня! Барышня!..

С крыльца поспешно сбежала Динка, волоча за собой платок и размахивая над головой бумагой, но лицо у нее было озабоченное. Солдатки двинулись вперед, налегли грудью на палисадник.

– С бумагой вышла!

– Только смутная чего-сь…

– Невже услышал господь наши слезы…

Богатеи молча, с нескрываемым ехидством смотрели на Динку.

– Барышня! – кинулась к ней Ульянка. – Чи дал, чи не дал пан?

– Он дал, дал! – запыхавшись и хлопая за собой калиткой, сказала Динка. – Только не так, как надо… Он дал на выплату до осени, и по выбору, но только не сейчас, а когда выплатите… – залпом сообщила она окружившим ее солдаткам.

– Ну а як же, як же, доню моя! Задаром же коров никто не даст!

– За это и говорить нечего!

– Дай тебе бог, Диночка!

– Постаралась ты за нас, голубка! – радуясь и утирая слезы, благодарили Динку солдатки.

Федорка тоже пробивалась к подружке, но Павлуха, раскидав всех вокруг и нагнув, как бык, голову, очутился вдруг перед Динкой.

– А ну дайте бумагу, барышня! – хрипло крикнул он, протягивая руку, но Динка поспешно спрятала бумагу за спину и почти упала на руки Ефима.

– Не тебе эта бумага, Павло! – хмуро сказал Ефим, пряча бумагу на грудь. – Ходим, Диночка, и вы, бабы, ходим, там почитаем!

– Десять коров дал! Всем по корове, на выбор… Только заплатить надо… – начала опять Динка, но Павло с глухой руганью промчался мимо нее к веранде и, вскочив на крыльцо, скрылся за дверью.

– Пойдем, пойдем… – заторопился Ефим.

– Ох, уговорит он пана! Отнимет пан коров!.. Дядько Ефим, держи бумагу крепче! Ох господи!.. Куда же он побег, проклятый! – с тревогой заголосили солдатки.

Перед Ефимом выросли вдруг братья Матюшкины. Рыжие усы их обвисли, в глазах, как зеленые змейки, свертывалась кольцами ненависть.

– Обожди-ка, Ефим… Не спеши с панской бумагою. Хоть ты по батькови и Бессмертным прозываешься, да на все божья воля… – зашипел Семен Матюшкин, загораживая дорогу.

Рядом с братом, широко расставив ноги, стоял Федор.

– Ой боже, матенько моя… – охнула Федорка, но Динка, возбужденная общим волнением, ощутила вдруг необычайную храбрость. Глаза ее загорелись злобой и жаждой мести.

– Все село закупили вы, братья Матюшкины! И поля ваши, и леса ваши, – сказала она, со злобой отчеканивая каждое слово. – А в лесах по ночам и музыка для вас играет! Так то скрипка мертвеца заливается…

Лица братьев позеленели, в толпе тихо охнули бабы, но в наступившей тишине вдруг со звоном посыпались стекла веранды, и Павло, споткнувшись на ступеньках крыльца, выбежал на дорожку.

– Вон! Вон отсюда! Всех вон!.. – гремел за его спиной голос пана.

Ефим поспешно схватил Динку за руку, солдатки, перекрестившись, бросились за ним.

Павло, окруженный со всех сторон встревоженными богатеями, медленно пошел к своему дому. Багрово-красные щеки его тряслись, губы прыгали.

– Ну, Ефим… – прошипел он, злобно сжимая кулаки. – Погоди…

– Сосчитаемся… сосчитаемся… – завертел головой Заходько.

– Обоих треба… Хуторска барышня тоже не об двух головах… – выдавил со злобой Федор Матюшкин. – Стаковались, гады, на хуторе…

– Ефима ко мне! Ефима Бессмертного! – снова появляясь на крыльце, крикнул пан. – Эй, кто там есть? Ефима ко мне послать!

У забора мелькнула стриженая голова младшего подпаска. Он, опасливо оглянувшись, подтянул штаны и бросился вдогонку за Ефимом.

* * *

Но Ефиму было не до пана. Отойдя подальше от экономии и остановившись за хатой Федорки, окруженный взволнованными солдатками, еще не разобравшими хорошенько, что содержит в себе драгоценная бумага с подписью самого пана, Ефим медленно и торжественно, словно разбирая по складам, перечел им же написанные фамилии, с подробным описанием сирот, которые голодуют и просят милостыню, и только уж потом, подняв вверх бумагу перед заплаканными глазами вдовиц, показал пальцем на небрежную подпись пана и особо выделил слова: «Коров дать только по выплате, рассрочку до осени…»