Динка прощается с детством

Но где же хата Якова? Словно большой бурый гриб, прикрыла ее ржавая крыша; здесь уже не видно ни крылечка, ни выбитых стекол окон, только кое-где валяются сломанные рамы... Нет хаты...

Динка медленно спускается в овраг. Здесь где-то должна быть дверь, но ее тоже придавили дырявые листы железа. На дне оврага журчит ручей, в нем кружатся опавшие листья.

- Ку-ку! Ку-ку! - кричит Динка и, склонив набок голову, прислушивается.

Но лес молчит. И никто не откликается на ее голос.

"Ушли..." - думает Динка, но на сердце у нее делается одиноко и пусто. Она подходит к срубу старого колодца. На стенках его плотно сдвинуты доски, внизу блестит темная вода.

Чуткий слух Динки улавливает за срубом какое-то движение. Она раздвигает ветки и видит большого ежа. Пофыркивая, он ест из жестяной тарелки прокисшее молоко. Еж поворачивает свой черный нос, подбеленный молоком, и доверчиво смотрит на Динку черными бусинками глаз.

"Это еж. Может быть, Иоська кормил его..." - думает Динка, и сердце ее растапливается от нежности.

- Ку-ку! Ку-ку! - тихо зовет она в последний раз и, держа за повод Приму, выходит на дорогу.

"Теперь можно ехать в город! Здесь уже никого нет".

* * *

- Мы едем! Едем! - кричит она матери, подъезжая к крыльцу.

Но ни Марина, ни Мышка не откликаются на ее слова, они слушают Марьяну.

- Ой, матынько моя! Чего только творится на билом свите! Га? Люды кажут, Матюшкины як с ума сошли! - всплескивая руками, взволнованно рассказывает Марьяна. Она только что вернулась с рынка, на ней праздничный герсет и новая хустка. - Зараз треба бигты на село! Там весь народ. Матюшкины заказалы крестный ход, и с батюшкой. Будут свою хату святить. Жинка их звала баб лапшу готовить, будут нищих кормить, а бабы не идут, боятся. Кажут, упокойник Яшка под самые окна подходил. Ще як крикне: "Убийца! Убийца!" - так Хведор и упал посередь хаты... А тут Яков як застогне, да як заграе на скрипке...

- Черт знает что! - пожала плечами Марина. - Кто это тебе наговорил такую чепуху, Марьяна?

Динка спрыгнула с лошади и, пряча пылающее лицо в ее гриве, весело откликнулась:

- Конечно, чепуха! - Потом, овладев собой и бросив уздечку, живо сказала: - А может, у этого Матюшкина заговорила совесть и ему привиделся Яков?

- Да боже сохрани! Яка у него совесть? Боны с братом живыми людей в землю закопают! А сегодня весь базар об них балакает! И батюшку они заказали, с иконами, с хоругвями! Тож не малые гроши стоит! - опять оживилась Марьяна.

Мышка, бледная, зажимая обеими руками уши, подошла к Динке:

- Я не могу больше слышать все эти гадости! Мы сегодня же уедем в город!

Динка порывисто обняла сестру:

- Да-да, Мышенька! Сегодня, сейчас же! Не сердись на меня!..

* * *

Динка побежала прощаться к Федорке. Подруги долго стояли обнявшись. Федорка плакала.

- Мало и виделись мы этим летом. Может, приедешь ко мне хоть на свадьбу, только не знаю, когда она будет. Хата у Дмитро плохая, совсем в землю осела, а идти к моему батько в примаки он не хочет. А теперь вот еще за солдатом скучает, хоть Ефим и говорил, что солдат в городе, - оглянувшись, понизило голос Федорка и вдруг, лукаво блеснув глазами, крепко сжала Динкину руку. Ой, а ты ничего не чула, что у Матюшкиных стряслось? Ни? Так слухай. Утром ихний батрак Прошка до моего Дмитро забегал. Его на станцию за попом спосылали. Каже, Яков-упокойник до Матюшкиных приходил этой ночью...

- Яков? А Прошка сам видел? - живо спросила Динка.

- Да нет, он спал. Только слышит, вдруг кричит его хозяин дурным голосом. Он вскакнул, а тут вроде застонал кто-то, да так тоненько, жалостно, и сразу задрожала земля, не иначе кони Ильи-пророка подхватились на небо, И сразу хозяйва забегали, закричали, он тоже побег в хату, а Федор сидит на полу, волосы на нем колом стоят, рубаха порвана, и Семен, босой, стоит рядом, трясется, как Иуда. "Яшка, каже, Яшка под окно подходил. Убийцы вы, говорит... Смерть наша, братушка, пробила..." А Марья, женка его, побелела вся да и говорит: "Беги, Прошка, за попом..." А сама схватила под образом сулею со святой водой и давай обоих братьев поливать. Ой, смех! А собака ихняя на огороде была привязана - боялся Федор, как бы люди у него картошку не покрали, - дак она как почала выть... Воет и воет... Все село на ноги поднялось! Невже ты ничего не чула? - удивилась Федорка.

- Да говорила что-то Марьяна... - пожав плечами, ответила Динка.

Смутное чувство своей вины перед разбуженным селом охватило ее. Что она сделала? Люди и так суеверны... Не дай бог, об этом когда-нибудь узнает мама...

- А что говорят на селе? - быстро спросила она.

Федорка сделала презрительную гримаску.

- А что им говорить? Никто того Яшку не бачил, а так думают, что померещился он Матюшкиным, потому как ночь была темная, а в темную ночь завсегда совесть ворочается, або страх, як той зверь гложет, хотя бы даже у самого что ни на есть убийцы, - убежденно сказала Федорка.