- Здесь что-то иносказательное... "Хлопочу больницу". Нет, ехать сейчас нельзя, можно все испортить, тем более что мама сама предупреждает: ждите письма.
О болезни отца Мышка даже не говорила, она не верила в нее, как и все остальные. Решено было ждать письма. Когда усталая от дежурства в госпитале Мышка прилегла отдохнуть, Леня и Динка пошли на луг. Сочная, пестреющая цветами трава доходила до колен; неподалеку свежим холодным ключом бил родник. Между кочками стояла вода, черногусы <аисты> важно расхаживали по лугу и, запуская в воду свои тонкие клювы, выхватывала лягушек. Динка выбрала посуше кочку и, присев рядом с Леней, продолжила свой рассказ о лесных обитателях хаты Якова, рассказала она и про свою встречу с Жуком на базаре.
- Он торговал зелеными корзинками, Леня. Может, они не воры? - с надеждой сказала она.
Леня сомнительно покачал головой.
- Скажи мне: если ты видишь, как на человека летит поезд, ты бросишься спасать его? - напряженно морща лоб, спросила Динка.
- Конечно, - перебирая ее тонкие пальцы, улыбнулся Леня. - Разве об этом надо спрашивать?
- Значит, ты спасешь человека. А если ребенок попадет к ворам, то разве это не то же самое, разве не нужно спасать его? - волнуясь, спросила Динка.
- Если не поздно и если удастся оторвать его от этой компании... Но ты же сама сказала, что Иоська не пошел с тобой, что он очень привязан к этому Цыгану. Значит, надо начать с Цыгана... - задумчиво сказал Леня и тут же предложил: - Пойдем к ним вместе!
- Это можно только ночью. Но лучше бы предупредить, а то Жук убьет тебя, взволновалась Динка.
- Убьет? - с интересом переспросил Леня и засмеялся: - За что же он меня убьет?
- Убьет, - упрямо повторила Динка. - Потому что эта хата - их крепость, единственное убежище, о котором не должны знать люди. По ночам они отпугивают всех скрипкой, а Жук не знает тебя, он не знал и меня...
Динка вдруг замолчала, не смея сказать про свою разбитую голову, но Леня, ничего не подозревая, спокойно улыбался.
- В таком случае надо раньше познакомиться, - сказал он. - Позови этого Жука к нам, если снова встретишь его, - предложил он.
Но Динка озабоченно пожала плечами и понизила голос.
- А если они задумали убить Матюшкиных? - с дрожью сказала она, вспомнив базар.
- Так это надо предупредить во что бы то ни стало! Они же сядут в тюрьму или их растерзают кулаки! - взволновался Леня. - Они глупые мальчишки! Придумали чертовщину какую-то! Легко сказать - убить таких матерых волков! Да разве так надо бороться с кулачьем? Нет! Сходня же ночью я пойду к ним, и пойду один! Ничего они мне не сделают! - решительно сказал Леня, но Динка отчаянно замотала головой.
- Нет, сделают, сделают! Мы пойдем вместе!
Но этой ночью Мышка была дома и идти никуда не пришлось. Кроме того, после телеграммы матери в головах, по определению Динки, снова сделалась суматоха, одни события нагромождались на другие и получалась мала куча, из-под которой вдруг выползали незначительные на первый взгляд вещи.
Ложась спать, Мышка по привычке открыла шкатулку, чтобы перечитать последнее письмо Васи.
- Ой, что это? Здесь все перерыто! Динка! Ты ничего не брала у меня?
- Нет, - устало ответила Динка; ей не под силу было глядя на ночь затевать с сестрой какие-то объяснения из-за несчастной бархотки.
- Странно. Неужели это я так все разбросала? - закрывая шкатулку, удивилась Мышка.
Лежа уже в постели, она вдруг вспомнила Почтового Голубя:
- Бедный... Приходил прощаться. Но ты хоть догадалась передать ему от меня привет?
- Догадалась... - хмуро ответила Динка и, вдруг ощутив в себе злобный протест против всего, что заставляет ее изворачиваться и скрывать свои поступки, круто повернулась к сестре. - Я отдала Голубю на память твою бархотку и сказала, что отныне ты будешь его ангелом-хранителем! - твердо и зло бросила она, вызывающе глядя на сестру.
- Я? Ангелом-хранителем? - опешила Мышка.
- Да, ты! Вот именно ты! Ангелом-хранителем с крылышками! - насмешливо подтвердила Динка.
- Послушай... Если для тебя нет ничего святого, так зачем же смеяться над этим мальчиком?.. - побледнев от волнения, сказала Мышка и, сев на кровати, потянула к себе шкатулку. - И как же ты смела отдать мою бархотку... Это любимая Васина бархотка, - роясь в шкатулке, взволнованно говорила она.
- Да-да! Любимая Васина тряпочка. Я отдала ее, отдала. И ты можешь с успехом повесить на шею другую тряпку, и Вася тоже полюбит ее. А этот человек едет на смерть, и, может быть, эта детская вера в ангелов и эта несчастная бархотка дадут ему силы, - задыхаясь от душившего ее гнева, заговорила Динка, но голос Лени перебил ее:
- Хватит, хватит! Я все слышал! И ты неправа, Мышка. Ты должна благодарить сестру, что твоим именем она доставила человеку такую радость. Может быть, последнюю в его жизни... Где же твоя доброта, Мышка? Неужели... Вася... и только Вася?..
Леня замолчал, с укором глядя на Мышку. Она тоже молчала. Динка, закинув за голову руки, смотрела в потолок.
- Ну, спите! - сказал Леня и, потушив лампу, вышел в соседнюю комнату.