Динка прощается с детством

- Ax да! - вдруг вспомнил Леня и, запустив пальцы в боковой карман гимнастерки, вытащил пачку денег. - Вот! Тут и на поездку, и вам с Мышкой на хозяйство!

- Где ты взял? - всплеснула руками Динка.

- Ну, где? Все там же... Я, конечно, ничего не говорил. Это Степан Никанорович...

- Отец Андрея?

- Ну да. Он сам поставил вопрос обо мне. И про маму спросил, какие от нее вести. Ну, я сказал: так и так, вестей нет, беспокоимся... А Боженко и говорит: "Придется дать ему еще одно поручение. Пошлем его на помощь Марине Леонидовне, женщина она энергичная, но там ей приходится тяжело". Ну, и решили, а Степан Никанорович говорит: "У него сестренки одни остаются, ну, да мой Андрей лишний раз навестит..."

- Да? Так и сказал? - удивилась Динка; ей всегда казалось, что отец Андрея недолюбливает ее.

Леня криво улыбнулся и с раздражением сказал:

- Что, обрадовалась? Обрадовалась, что я уезжаю, а твой Хохолок будет приезжать?!

Динка, вспыхнув от обиды, посмотрела ему прямо в глаза.

- Это уже не первый раз... Говори сейчас же, что это значит! Почему ты придираешься к Хохолку? Что он тебе сделал?

Леня засунул руки в карманы и сел, вытянув длинные ноги, на лице его появилось злое и упрямое выражение.

- Андрей ничего не сделал мне, но я ненавижу его приезды, - сказал он с закипающим раздражением. - Я ненавижу его велосипед, на котором вы уезжаете вместе на целые часы. Пусть лучше он не является сюда со своим велосипедом! в мальчишеской запальчивости выкрикнул Леня.

- Но почему? - топнула ногой Динка. - Он купил этот велосипед для того, чтобы катать меня! Ты не думай, что ему так легко было его купить...

Леня внезапно остыл, черные брови ярче выступили на его побледневшем лице.

- Я не нужен тебе, Макака... И я скоро уеду, совсем уеду... И Андрей тут ни при чем. Он твой друг, хороший человек...

- Что это ты говоришь? Я ничего не понимаю, - с ужасом прошептала Динка.

Леня внимательно посмотрел на нее и жестко сказал:

- В двенадцать лет ты понимала... Но тогда это касалось тебя... Вспомни историю с Зоей. Я никогда не напоминал тебе об этом...

- Историю с Зоей? - морща лоб, прошептала Динка; какое-то давнее неприятное воспоминание смутно всплыло в ее памяти. - История с Зоей... задумчиво повторила она.

Но Леня махнул рукой.

- Ну бог с ней! Это я зря сказал... Можешь не вспоминать, все равно ничего уже не поправить. Ты даже перестала делиться со мной всеми своими секретами, для этого тебе тоже нужен Андрей, и ты уводишь его подальше, чтоб я не слышал... - с горькой обидой продолжал Леня.

Динка бросилась к нему, зажала ему ладонью рот.

- Перестань, перестань! Это несправедливо! Я все время хочу тебе рассказать, но ты занят то одним, то другим... И мне некому сказать, а у меня тоже спешное дело. А сейчас мы беспокоимся о маме, о папе, и ты снова уезжаешь, не сказав мне ни одного слова, как я должна поступать дальше... Динка в отчаянии заломила руки. - Я должна решать одна, всегда одна, а потом вы все будете говорить, что я наделала глупостей!..

- Макака! - испуганно сказал Леня. - О чем ты? Мне дорого все, что касается тебя. Почему же ты молчишь? Почему ты скрываешь что-то от меня?

Динка покачала головой.

- Я ничего не скрываю, но я ничего и не говорю, потому что у тебя есть дела важнее моих и получается так, что для меня нет времени...

Леня взял обе ее руки и улыбнулся.

- Ты сама не веришь в то, что говоришь! Ну, давай выкладывай мне все, что у тебя на душе! Ну, прошу тебя, Макака... Сейчас мы одни, нам никто не помешает обсудить все твои дела... Сядем здесь на крылечке.

Динка послушно села на ступеньку. В голосе Лени ей слышалась снисходительность взрослого человека к ребенку, и на сердце было тяжело. Но она заставила себя говорить... о страшной новости, которую она узнала от Дмитро, о поисках Иоськи, о хате Якова, о клятве, данной перед портретом Катри, и о скрипке в лесу... Она говорила тусклым, безразличным голосом, как о чем-то выстраданном и переболевшем. Но по мере того как она говорила, лицо Лени делалось серым и жестким, как камень, а в глазах его появился страх, смертельный страх человека, теряющего самое дорогое, без чего нельзя жить... Динка увидела этот страх, ей мгновенно вспомнился Хохолок, и, заканчивая свой рассказ, она сказала, натянуто улыбаясь:

- А на обратном пути я зацепилась за ветку и упала на пенек...

Но слова эти не дошли до Лени. Сжав руками голову, он глухо сказал:

- Макака... пощади меня, маму и Мышку. Ты сама не знаешь, что делаешь. Никто из нас не сможет пережить, если с тобой случится что-нибудь ужасное. Дай мне слово, Макака...

"Я уже дала такое слово", - хотела сказать Динка, но не сказала, а только кивнула головой.

- Я во всем помогу тебе. Я буду с тобой всегда и везде, только не скрывай от меня ничего. Ничего и никогда. Слышишь, Макака?

Динка снова кивнула головой. На душе у нее вдруг стало хорошо и спокойно. Почему-то вспомнилась Волга, родной Утес и крепкая рука Лени.

* * *

Вечером, прочитав телеграмму, Мышка сказала: