Динка прощается с детством

— Ага! Попались, невесты — хохочет Леня. — Попались!

— Ой, дывысь! Леня! — всплескивает руками Федорка.

Но Динка, оглянувшись назад, торопится домой. Для нее представление еще не кончено. Динка знает, что всякое достижение надо хорошо закрепить, иначе враг может обойти с тыла.

— Пойдем, пойдем! — торопит она развеселившегося Леню и забывшую все свои горести Федорку.

* * *

На террасе дружные взрывы хохота. Леня рассказывает, как, подойдя к плетню около Федоркиной хаты, вдруг увидел выскочившую на крыльцо Динку.

— Я сразу даже не понял, что это такое. Руки в боки, герсет расстегнут, на голове какой-то старушечий очипок… Да если б не Федорка, я бы просто не догадался, что это Динка… Но Федорка… Ха-ха-ха!.. Федорка рядом… с перепуганным лицом стоит и машет… вверх и вниз, вверх и вниз… какой-то палкой… Ха-ха-ха!.. — Леня падает животом на перила. — Ой, не могу…

— Ха-ха-ха!.. — звонко поддерживает его Мышка.

— Та слухайте… вона ж мне так приказала… — дергает обоих Федорка. Маши, каже, и маши! Больше ничего не делай, только маши дручком. А сама зразу-то так хорошо с ним говорила, а потом як закричит, у меня аж руки и ноги затряслись. Стою и машу! Стою и машу, а сама себе думаю: что с этого будет?.. — взволнованно поясняет Федорка.

— Да тише! Вы мне все испортите! — сердится Динка. — Ведь сейчас прибежит Татьяна…

— Ой божечка! — пугается Федорка. — Она ж за того жениха убьет меня на месте!

— Ну да! Так мы ей и позволим! — усмехается Леня.

Мышка, икая от смеха, пьет маленькими глоточками воду.

— Я не могу больше смеяться, — жалобно говорит она, но Мышкина икота тоже вызывает взрывы смеха у развеселившейся компании.

И вдруг Динка настораживается.

— Татьяна… — громким шепотом предупреждает она, завидев в конце аллеи, за кустами, широкие рукава с красными пятнышками вышитых розанов.

— Маты… — в паническом страхе жмется к перилам Федорка.

На террасе все замолкают.

— Ну, вот что! — говорит Динка. — Живо, Федорка, снимай герсет и венок! Скорей, скорей! Давай сюда!

Федорка беспрекословно снимает герсет и венок. Динка поспешно кладет эти вещи на перила; венок сверху герсета.

— Теперь, — говорит она подруге, — иди в комнату и слушай каждое мое слово. Поняла? И не выходи, пока я сама тебя не позову.

Федорка кивает головой и послушно скрывается за открытой дверью на террасу.

— А ты, Лень, если не можешь удержаться от смеха, так лучше уйди!

— Нет-нет, не беспокойся, я удержусь! — уверяет Леня, вытирая платком потный лоб.

— И ты, Мышка, — еще строже говорит Динка, но Мышка отмахивается обеими руками.

— Нет, я тут ничего не могу, я не умею ни врать, ни притворяться… Я уйду! — унося в комнату свой стакан, говорит Мышка.

Не спуская глаз с мелькающей за кустами фигуры Татьяны, Динка быстро оглядывает террасу, макает палец в соль и, поплевав на него, устраивает себе на щеках длинные потеки. Потом, снова поплевав на палец, трет глаза.

— Что ты делаешь? — шепотом одергивает ее Леня.

— Плачу… — также шепотом отвечает ему Динка и, накрыв голову старым платком Татьяны, усаживается на крыльце, подперев ладонью свой локоть и тихонько раскачиваясь из стороны в сторону.

— Кхе-кхе… — подозрительно закашливается Леня, но, вынырнув из-за кустов, Татьяна уже приближается к дому.

Она идет чуть прихрамывая, но босые ноги ее ступают твердо и решительно.

— Здравствуйте, — сухо говорит она, быстро оглядывая пустую террасу, стоящего у перил Леню и поникшую головой Динку. — А ну, Диночка, где моя Федорка? — воинственно начинает она, вытирая двумя пальцами рот и тяжело дыша от быстрой ходьбы.

— Нема вашей Федорки, — тихо и скорбно отвечает ей Динка, вытирая кончиком платка глаза.

— Як то нема? Погавкала, погавкала, як собака, да и нема? Навела такого сорому на свою хату, со всей экономии бабы сбежались, последними словами доброго человека облаяла, да и нема? — уже не сдерживаясь, кричит Татьяна, но Динка прерывает ее тихим воем.

— Ой, боже мни, боже мий… — причитает она, раскачиваясь из стороны в сторону. — Тож не вона его ругала, а я… Вона ж, моя голубка, валялася у хаты, як та чурка бездыханна… Закрылися ее глазоньки ясны, побелело лыченко, як та звестка… Ой, боже мий, боже мий…

— Шо то ты кажешь, Диночка? С чого ж то вона така бездыханна валялась? — растерянно спрашивает Татьяна.

— А с того, что жизни хотела себя решить… Хорошо, набежала я на ту пору, — горестно рассказывает Динка. — Заскочила я в хату, кричу: «Федорка! Федорка!» А вона, подруга моя, закрутила на шее полотенце, накинула его на гвоздочек да и висит, як мертвое тело…

— Ой боже!.. — с ужасом прерывает ее Татьяна. — Да чи-то правда, Диночка, что ж ты лякаешь меня, голубонька… Где моя Федора? Дэ вона, доню моя?..

Динка быстрым взглядом окидывает ее из-под платка и замечает под мышкой Татьяны свернутое в узелочек платье, которое она бросила в хате на печку.

— Жива ваша Федорка… Сняла я ее с гвоздя. Чуть сама памяти не лишилась, взопрела вся, пока снимала. Брызгала ее водой, аж платье на мне взмокло, бросила я его у вас на печке… — удрученно рассказывает Динка.

Глаза у Татьяны делаются круглыми и медленно наливаются слезами.