Динка прощается с детством

— А чого ж мени рассказувать, як вы тут свою комедию представляете! Я ж тебе тот раз, як ридна мать, упреждала: не дозволяй хлопцу чмокаться… А ты знов?

— Я знов… — весело кивнула головой Динка.

— Да хоть бы я пропадала от любови… — поднимая к небу глаза, зашипела Федорка.

— А я не хочу пропадать! — засмеялась Динка и с лукавым озорством спросила: — А когда же целуются, по-твоему?

— Когда целуются? — Федорка наклонила голову с ровным, как ниточка, пробором и прищурила глаза. — Я тоби зараз скажу! Бо во всем есть свой порядок, дивчина… Дак вот когда уже объявятся молодые перед всем народом, что он жених и невеста, да гости або родня крикнут: «Горько!» — вот тогда хлопец уже мае свое право…

— Горько! — крикнул за спиной подруг выскочивший из-за дерева Леня и громко чмокнул Динку. — Горько! — крикнул он еще раз и чмокнул Федорку.

— А что б ты пропал, сатана! — хохоча и вытираясь рукавом, замахнулась на него Федорка.

— Вот тебе и «горько»! — расхохоталась Динка.

— Обои вы малахольные! Не буду я вам ничего рассказывать!

— Нет, рассказывай, рассказывай! — Динка уселась на крыльце и похлопала рукой по ступеньке. — Садись вот тут! Садись, садись!

Но Леня поспешно уселся между подругами.

— О! А ты куда всунулся? А ну, Поцелуйкин, сядай с мого боку! Вылазь, вылазь! — прогоняла Леню Федорка.

— Ну ладно! Обожди, нехай Дмитро придет! Я ему пожалуюсь на тебя, неохотно пересаживаясь, пообещал Леня и, видя нетерпение обеих подруг, спросил: — Ну, так кто ж кого прогнал: Павлуха пана или пан Павлуху?

Федорка, махнув рукой, сразу затараторила:

— Ой, что только було! Почалось ще з вечера… Мы только посидали вечеряты, як чуем, кричит на кого-то пан. И так страшно кричит, аж чукотит за лесом!

— Tap-pa-pa… Деревья гнулись… — дурашливо запел Леня, но Динка, сильно заинтересованная, закрыла ему рот.

— Не мешай, Лень…

— Ну, конешно, побиглы мы с маткой. А тут еще народ выскочил… Бегим, а пан стоит, як той памятник, и Павлуха перед ним аж на коленках ползае… и так слезно просит: «Пане, панчику, мы ж вместе рослы, нас же одна матка своим молоком вскормила…» А пан и слухать не хочет. «Пошел вон! — кричит. — Иуда ты мне! Вон сейчас же! Чтоб сегодня же в экономии ноги твоей не було!» А тут побачил пан, что рабочие сбеглись, да до них: «Запрягайте, хлопцы, возы! Да перевозить Павло и с жинкой од мене! Зараз! Зараз!» А тут жинка Павлова выбегла да за пана: «Куды нас, сирот, гонишь? Павло тебе, пан, всю жизнь служил! Каждый твой хозяйский кусочек берег! Как собака был верный! И за Маринку твою пострадал безвинно, потому как твой панский род порушить не хотел! Неровня тебе, пан, холопка твоя!..»

Федорка вытаращила глаза и шлепнула себя по щеке.

— Ой, матынько моя! Что тут сталося! Как услышал пан за Маринку, да как закричит опять: «Вон отсюда! Вон!» А у самого аж лицо кровью налилось, як туча и з молнией! Так и гремит, так и гремит!

Ну, тут попугался Павло и давай с жинкой свои шмотки с хаты выкидать, а хлопцы с экономии скоро-скоро запрягли аж дви телеги та давай их грузить! Усю ночь мимо нашей хаты возили вещи, всяку мебель тащили. А тоди мешки с мукой поклали на воз… Одын мешок прорвался да коло нас усю дорогу як снегом посыпал — мука била-билесенька… Богато ее Павлуха накрал соби…

— А пан что? — живо спросила Динка.

— Ну, пан приказал да и пошел! Только дуже злой. Матка каже, что таким и не бачила его николы.

— А люди что?

— Ну, людей полна экономия набежала. Звестно, радуются люди, что такого змея пан прогнал! Никто того и думать не мог, така у их с Павлом дружба была.

— А куда же поехал этот Павло? — опять спросила Динка.

— Да к свату своему Матюшкину…

— К Матюшкнну? Ого! Теперь вместе пакостить будут… — взглянув на Леню, сказала Динка.

— Гадючье племя затаится на время, — задумчиво покусывая травинку, сказал Леня. — Но народу все-таки будет легче без Павлухи.

— А як же! Увесь народ радуется! Ну, я побегу, бо там солдатки одну корову уже берут! Сложили все гроши вместе и выкупили. Только на одну и хватило! Но зато и коровка знатная! Любимкой зовут! Сами маты им порекомендовали. Раз то, что молока много дает, а два — то, что молоко як сметана… Да там солдатки с радости аж плачут. — Федорка повязала платок и вскочила: — Ну, я побегу! Побачу, как Любимку поведут! А Ефим зараз тоже в экономии, его сам пан вызвал! — убегая, крикнула Федорка.

— Ой как я рада, Лень! Как это приятно хоть что-нибудь сделать для людей! — прижимаясь к Лениному плечу, сказала Динка.

— Я понимаю, — сказал Леня, но брови его сошлись на переносье. — Все это хорошо, только очертел мне этот пан! Не говори ты о нем больше! — раздраженно бросил он, но Динка положила тонкие пальчики на его сросшиеся брови.

— О Лень… — прошептала она. — Я больше всего на свете люблю, когда ты сдвигаешь брови, у меня даже сердце замирает…

— У кого замирает сердце? — послышался сзади сонный голос Мышки.