Динозавры тоже думали, что у них есть время. Почему люди в XXI веке стали одержимы идеей апокалипсиса

Когда произношу слово «хрупкий», я думаю о смерти. Хрупкость жизни. И непредсказуемость будущего. Это одно и то же. И я думаю, что ужас, который испытываю перед мотыльками, – это тот самый ужас перед хрупкостью и непредсказуемостью. Потому что они такие непредсказуемые. Они совершенно хаотичны в своих движениях и хаотичны в своих действиях. Я чувствую, что мой страх перед мотыльками – это, возможно, какой-то образ моего страха перед будущим.

Она сделала несколько медленных и глубоких вдохов, и я уже знал, что она хочет, чтобы я сделал то же самое. Мы долго молчали. Чайки. Жестянка, царапающая асфальт. Проезжающий трамвай.

– Ок, – сказала она. – Хорошо.

Наше время истекло.

Да, мы жили в походном лагере в Алладейле, но походной жизнью ни в коем случае не исчерпывалось то, чем мы занимались. Нашей целью был, как полунасмешливо определила жена перед моим отъездом в Шотландию, поход на тему апокалипсиса. Мы сидели, скрестив ноги, на речных бережках и лежали группками на травянистых склонах, разговаривая о плохих временах, в которых нас угораздило оказаться, о смутных днях. О чем мы говорили? И кем, собственно, были мы, говорившие обо всем этом?

У нас была разношерстная компания: писатели и художники, недавно вышедший на пенсию руководитель районного отдела оптимизации бизнес-процессов небольшого городка в Корнуолле, одержимый шаманизмом и другими эзотерическими практиками, адвокат, юнгианский психоаналитик из Швейцарии, пара экологов, преподаватель танцев из Эдинбурга.

– Мы переживаем великий период разрушения стереотипов, – сказал однажды Пол.

Мы сидели в домике-сторожке, вокруг которого разбили свои палатки. Наверное, это было одно из самых отдаленных зданий во всей Европе – сорок пять минут на внедорожнике по тошнотворно ухабистой местности от границы самого заповедника. В камине потрескивали и шипели дрова, в темнеющей долине было мертвенно тихо, а мы, все шестнадцать человек, расположились в разных позах на кушетках, стульях и на полу.

Много лет назад, в прошлой жизни лондонского журналиста, Пол был заместителем редактора журнала The Ecologist. Его прежнего босса накрыл нервный срыв на работе из-за безжалостных и невообразимых новостей: еще одна высыхающая река или еще один вид, исчезающий с лица Земли.

– Чувство паники и замешательства растет, – говорил он. – Истории, в которые мы верили, больше не правда. Но мы не знаем и того, что является правдой.

В поведении Пола чувствовалось какое-то тихое волнение. Момент болезненного хаоса давал возможность найти новые истории, новые способы жизни. Было ясно, что Пол наслаждался разрушениями, происходящими в наше время, испытывал какое-то извращенное удовольствие в ниспровержении старых порядков.

Заговорил другой англичанин, бывший руководитель районного отдела оптимизации бизнес-процессов, его звали Нил. Говорил он медленно и держался степенно, в нем было что-то от священника, и это показалось мне трогательным:

– Здесь есть что-то такое, что меня очень тревожит. Постапокалиптический пейзаж. Это место полного экологического коллапса.

Группа встретила его слова дружным согласием. Красота этого места была холодной и непреклонной и в основном лишенной животной жизни.

– Это так, – сказал Пол. – Мы здесь на краю цивилизации. Она лишила это место жизни. И это одна из причин, по которой мы его выбрали.

Под «мы» он подразумевал себя и Андреса Робертса, проводника по дикой природе, с которым он организовал этот ретрит. Если Пол был «инь», то Андрес был его «ян»: веселый человек с мягким ливерпульским акцентом, неяркой, но мощной харизмой, обладавший сверхъестественным умением моделировать и фокусировать энергию группы тонкими приемами – переменой позы, озорной улыбкой, поклоном головы, мягким и торжественным.

– В некотором смысле, – сказал Пол, – это место – эпицентр индустриальной эпохи. Все деревья на этих холмах были вырублены, чтобы обеспечить топливом промышленность, построить корабли для колониальной экспансии. Все отношение к природе и к миру распространилось из этого места, где мы с вами сейчас находимся, с этих островов.