Динуар

Улыбка медленно угасла, как головни под моросящим дождем. Не то чтобы сыщик переживал, что его казнят, просто не хотелось выглядеть идиотом перед этой пигалицей.

– Вам нравятся слова, мистер Кравитц? – медовым голосом протянула провинциалка.

Ему нравились сигареты, хороший скотч и красивые женщины. Ему нравилось бить других.

– Я все время повторяю, найденного у вас револьвера, а вы не обращаете внимания.

Он вспомнил, как она алым огнем извивалась в пыльной буре. Вечернее платье сползало по гладкой коже, обнажая тонкое тело. Вот на что стоит обращать внимание.

– Дело в том, что вараны взяли еще один след.

Ленни нахмурился.

– Который привел в кондоминиум по Уэстлейк-стрит.

Ленни замер.

– В списке жильцов которого, о чудо… – она ловко вытащила из хаоса бумаг требуемый листок, – фигурирует некая Лорелея Кравитц. Ее вы тоже не знаете?

Ленни перестал дышать. Впервые за перипетии последних недель стало по-настоящему холодно. С улицы потянуло сквозняком, или это наконец заработал кондиционер? Окна как будто покрыла изморозь, в воздухе замерли крупинки инея, полярный свет заполнил офис Бюро. Когда он все-таки выдохнул, облачко пара зависло перед лицом, и будто бы выбрались из теней призраки тех, кто побывал на его месте. «Эти цепи я ковал всю жизнь!» – закричал старик в тюремной пижаме. Ленни вздрогнул, морок рассеялся. Дросс сидела напротив, вцепившись взглядом в его лицо, как коршун в добычу.

Она ничего не докажет.

– Вы слишком самоуверены, – будто бы прочла его мысли Дросс. Из улыбчивой секретарши она на глазах превращалась в уверенного агента Бюро. – Вы не избавились от револьвера. Вполне возможно, просто не успели. А это было ваше оружие, зарегистрированное на ваше имя. Вы не нашли его, любуясь красотами Кадиса. Револьвер оставался у вашей вдовы после того, как вы вернулись с войны в цинковом ящике. – Ее темп речи убыстрялся. – Но сейчас, как видите, вы мне не интересны. Меня интересует миссис Кравитц. Что связывает ее с переулком, спросите вы. – Удар! Дросс отрепетированным движением вытащила из сумки тяжелый блокнот и вмазала им по столу. Блокнот с его рабочими записями. – Вот здесь, – острый палец указал на дырку от выстрела, – технари допускают 22-ой калибр. Хопс стрелял в вас. Она стреляла в него. Поставите две сотни, мистер Кравитц, что супруга не сохранила на память пулю?

Она сверху. Военные жетоны Элмора раскачивались между обнаженных грудей. Мистер Кравитц не поставил бы и цента.

– Так что, нет, вы мне совершенно не нужны…

«Вы не нужны мне, частный детектив, – улыбался мистер Хопс. – Ваша трагедия в том, что вы не нужны абсолютно никому». Кому-то нужен. Пусть и не совсем я. Лори. И что из этого вышло? Уж лучше бы ты оказался прав, чертов псих.

– Я возьмусь за нее.

Свинец. Холодное дерево, холодные полосы на паркете, холодное солнце за прозрачным, будто корочка льда, стеклом. Словом и убить можно. Если только ты не лаосец. Хотя обычно убивает свинец. Все что угодно убивает. Каждый день по чуть-чуть, или однажды – разом и навсегда. Совсем недавно один тип прикончил Джонни Бэнкса окурком. Кажется, этот тип был где-то поблизости.

– У нее есть ребенок. Подозреваю, что не от вас. Чудная девочка, вы знакомы?

Русая малявка в коридоре чересчур серьезная для ребенка. Слишком близко к нему. Ее запах, теплый и пряный, рассудительные карие глаза.

– Когда я арестую вашу жену, малютку возьмут под опеку. И знаете что? Это будет не ее бабушка. Анархистка с историей насилия длинной в милю – вряд ли хороший выбор для ребенка. Но не волнуйтесь, я прослежу, чтобы Холли отправили в приют. Муниципальное учреждение где-нибудь на краю Предместий.

«Orphan Children» надпись на каменной глыбе за могильной оградой из заостренных зубцов.

– А знаете, что происходит в таких местах, мистер Кравитц? Я полагаю, знаете довольно точно. Будет большой удачей, если она отправится ловить крыс по колено в дерьме. Годам к 12-ти (если жизнь ее не слишком изуродует, конечно) она прибьется к какому-нибудь борделю. Она будет обслуживать потных скотов по 18 часов в день только потому, что много лет назад один урод не захотел сказать мне то, что я хотела от него услышать.

Темп речи ускорялся, слова становились тише. Лицо пай-девочки обращалось в оскал мегеры. Линда продвигалась все ближе, нависая над столом, и последние фразы она шептала почти вплотную. Еще одна женщина непозволительно близко от него. Но в этом не было ни капли секса. Только шипение змей на раскаленной сковородке – в самое ухо. Он мог бы свернуть ей шею. Или задушить нелепым фиолетовым платком. Но был не в силах пошевелиться.

Но почему? Очередной ребенок, выброшенный жизнью на улицу. Не его дочь, не его женщина, и даже не его мир. Но что-то провалилось внутри, и на каждом втором слове Ленни вздрагивал, как если бы его лупцевали кнутом.

Да, лучше бы его действительно избили, лучше бы усадили на электрический стул и подключили провода. Он был бы рад, если бы его глаза стекли по щекам. Или сожрать ящик хабанеро. Только не это.