Диоген

Прежде всего не следует смешивать между собой понятия «фальшивомонетничество» и «порча монеты», это не вполне одно и то же. Первое представляет собой изготовление денег лицом, не имеющим на это права (монополия на их выпуск принадлежит государству), с целью их сбыта и получения прибыли. Это явление хорошо знакомо и нам, оно существует и существовало в обществах самых разных эпох, — наверное, во всех, где имеется денежные системы. А вот порча монеты возможна только там, где в ходу не дензнаки, а полноценные деньги из дорогостоящих металлов (в античной Греции, как мы уже упоминали, дело обстояло именно так). Она заключается в снижении реальной ценности монеты по сравнению с ее номинальной стоимостью; на разнице получался доход.

К порче монеты прибегали как преступники-фальшивомонетчики, таки, случалось, официальные государственные власти, — например, в периоды финансовых кризисов, когда в казне было пустовато, посредством подобной меры экономили серебро. Технически ее можно было осуществлять по-разному. Один из способов: аккуратно слегка обрезать монету по всей окружности. Внешний вид ее от этого практически не изменится (рифленого гурта античные монеты не имели); если ее не взвесить специально (а кто же будет этим заниматься?), то и не понять, что она чуть убыла в весе. А у того, кто это сделал, появилось немного серебра. Обрежешь так несколько десятков драхм — и имеешь материал для изготовления одной новой, которая, выходит, обошлась тебе задаром.

Но это, понятно, метод мошенников, орудующих частным образом, причем «по мелочи». Если же действовала организация (либо преступная, либо вполне легальная — полисный монетный двор), то поступали иначе: расплавив серебро, предназначенное для чеканки, добавляли в него, тоже в расплавленном виде, более дешевый металл, обычно медь. Получали, таким образом, сплав. Тут главное было — не переборщить, чтобы добавка не сказалась на цвете монет.

Так вот, специалисты-нумизматы, изучавшие монетное дело Синопы, сделали несколько интересных наблюдений. Во-первых, среди монет, выпущенных этим городом в IV в. до н. э., оказалось необычно много «порченых», то есть неполноценных, с примесью меди. Во-вторых, что более странно, были выявлены — и тоже в немалом количестве — синопские монеты, испорченные уже в самом прямом смысле слова: кто-то наносил по ним удар мощным резцом, оставляя глубокую, бросающуюся в глаза вмятину.

С какой целью? В принципе это могли делать официальные инстанции, контролирующие чистоту состава монетного металла: обнаружив поддельную монету из сплава серебра с медью (у нее вес будет меньше, чем у полноценной, поскольку медь — более легкий металл), специально уродовать ее и тем самым выводить из обращения: такую уже вряд ли кто-то возьмет. Проблема в том, что вмятины находят не только на «порченых», но и на вполне нормальных монетах. Пока перед нами загадка.

Но самым интересным оказалось «в-третьих». Были открыты монеты, на которых, помимо положенных изображений и указания на принадлежность Синопе, стояло имя «Гикесий». А именно так, напомним, звали отца Диогена! Естественно, у ученых сразу возник соблазн считать, что это он и есть.

Получается, Гикесий был не простым менялой, как пишет Диоген Лаэртский, а монетным магистратом? Это уже куда более высокий ранг, статус важного должностного лица государства. Впрочем, одно другому не противоречит: ведать чеканкой вполне могли поставить профессионального трапезита, который по роду своих занятий должен был прекрасно разбираться во всем, что связано с деньгами.

Правда, смущала датировка монет с именем Гикесия, как ее давали нумизматы, — после 362 г. до н. э. В это время, получается, он (а, стало быть, и его сын) еще не был изгнан из Синопы. Диоген после изгнания (возможно, постранствовав некоторое время) явился в Афины и там стал учеником философа Антисфена. Последний скончался не позднее 360 г. до н. э. (скорее всего, даже раньше). Как-то маловато времени остается на весь этот ряд событий. Кроме того, если вспомнить, что Диоген, как обычно считается, родился около 412 г. до н. э., то получится, что он начал приобщаться в Афинах к философской мысли, когда ему было уже за пятьдесят. Вряд ли возможно это допустить. Его прибытие в «город Паллады» обычно относят к периоду 390–385 гг. до н. э.^{37}. (впрочем, насколько это верно, нам еще предстоит разбираться).

Нужно оговорить еще и то, что даты монетных выпусков второстепенных греческих полисов в большинстве случаев не могут быть определены с точностью и уверенностью. Лишь для нескольких значительнейших государств Эллады (таких, например, как Афины и Коринф) выстроена разработанная хронология чеканок, позволяющая определить время изготовления той или иной конкретной монеты с точностью, скажем, до десятилетия (никогда — с точностью до года, тем более что на античных деньгах, в отличие от современных, год выпуска не проставлялся).