Диоген

Характерно, кстати, что она помещается традицией именно в Коринфе, а не в Афинах, с которыми Диоген был связан все-таки теснее. И это понятно: Коринф Александр точно посещал, а вот Афины — нет (во всяком случае, после своего вступления на престол). На момент этой встречи он был юношей, не совершившим пока ничего значительного. Ему еще только предстояли грандиозные деяния, прославившие его имя. А когда они выпали ему на долю — он находился вообще уже не в Греции, так что любая возможность вновь поговорить с киником для него исключалась. Разве что тот сам отправился в Вавилон, к новому царскому двору? Но такой факт из его жизни неизвестен, да он был бы и совершенно не в его духе.

Итак, по теме «Диоген и Александр» (как и по практически любой теме, связанной с Диогеном) в античности «плодились и множились» анекдоты. Некоторые из них дошли до нас. Анекдоты данной группы, насколько можно судить, имели ту особенность, что обычно начинались словами: «Однажды Александр подошел к нему и…»

СОБАЧЬЯ ФИЛОСОФИЯ

Перед нами прошла жизнь Диогена. Точнее, те крупицы информации (нередко сомнительной в плане достоверности) о его жизни, которые имеются в нашем распоряжении. Впрочем, думается, даже и их достаточно, чтобы личность крупнейшего представителя кинической школы вырисовалась перед нашими глазами с достаточной ясностью. И, нужно сказать, личность эта оказывается в высшей степени цельной, как бы вырезанной из единой каменной глыбы.

Наш герой совершенно чужд любым сомнениям, любой непоследовательности. Раз избрав привлекшее его учение, он остается верен ему до конца и соизмеряет с ним решительно каждый свой шаг, любой поступок. Тут, правда, следует констатировать, что и учение-то было в своей основе настолько простым, что следование ему не требовало каких-то особых интеллектуальных усилий, а только огромного напряжения железной воли (и, безусловно, железного желудка).

Кинизм как направление мысли, естественно, затрагивается во всех обобщающих научных трудах об античных философах. Но именно что только затрагивается: как правило, ученые упоминают о нем кратко и мимоходом, не выказывая большой увлеченности или искреннего интереса (одно из очень немногочисленных исключений — И. Μ. Нахов, о котором шла речь в начале книги). Да и что там говорить: в многовековой, изобилующей разнообразными коллизиями истории древнегреческой философии есть множество сюжетов уж куда как более ярких, глубоких, увлекательных, даже загадочных… А киники — ну какие с ними могут быть связаны загадки? Все понятно, все, можно сказать, попросту плоско.

Приведем некоторые оценки Диогена и кинизма, взятые из литературы вопроса. Следует сказать, что основные черты этой философской системы в разных книгах в общем-то указываются одни и те же, да и характеризуются аналогично, иногда даже в похожих выражениях. Что тоже совсем не удивительно.

Эдуард Целлер, выдающийся немецкий ученый XIX века, автор одного из лучших общих очерков истории древнегреческой философии, до сих пор остающегося классическим: «Из его (Антисфена. — И. С.) ближайших учеников мы знаем лишь Диогена Синопского, чудака с грубым юмором и с непреклонной волей… Он и его ученики презирали искусство и ученость, математику и естествознание… Страстно возражая против платонова учения об идеях, он признавал реальным только единичное и при этом, без сомнения, имел в виду, как позднее стоики, только телесное и чувственно воспринимаемое… Таким образом, Сократовой философии он придал совершенно софистический оборот. Уже в силу этого недостатка научного обоснования его этика неизбежно должна была вылиться в очень простые формы. Основная мысль ее выражается в положении, что лишь добродетель есть благо, лишь порочность есть зло и что все остальное безразлично… По своему содержанию эта добродетель имеет преимущественно отрицательный характер: она состоит в независимости от всего внешнего, в отсутствии потребностей, в воздержании от дурного; и, по-видимому, уже киники описывали ее как апатию, или спокойствие души»^{133}.

Резюмируя, Целлер стремится дать взвешенную характеристику кинического учения, уйти от односторонности: «Киники считали своим особым призванием заботу о нравственно беззащитных; в качестве добровольных нравоучителей и душевных врачевателей они, без сомнения, во многих случаях действовали благотворно. И если они беспощадно бичевали людское неразумие, если гордились своей добродетелью, презирали людей и противопоставляли чрезмерной образованности первобытный здравый смысл народа, а изнеженности своего времени — волю, закаленную почти до грубости, то сама резкость их выступлений коренится все же в сострадании к несчастью их ближних и в духовной свободе, которой они, и в особенности Диоген и Кратет, умели достигать со спокойным юмором. Но, конечно, наука не могла ожидать многого от этой философии нищенства (курсив наш. — И. С.), и даже в самых прославленных представителях этой философии нельзя не подметить присущих ей проявлений уродства»^{134}.