Диоген

Итак, речь заходит о пресловутой духовности, о «высоком». Думается нам, что довелись прочитать эти строки самому Диогену, который по большому счету отвергал любую духовность и что бы то ни было «высокое», — он искренне посмеялся бы над подобной характеристикой его взглядов. Далее, невозможно спорить с тем, что эпоха, в которую он жил и действовал, была эпохой упадочной. Но с этим ли был связан кинический протест? Вряд ли. Они ведь сами — певцы и вестники упадка, декаданса, хаоса. Киники протестовали не потому, что хотели предложить взамен дурной реальности некую более позитивную альтернативу (уж не стадо ли животных с беспорядочными половыми связями могло стать такой альтернативой?). Они протестовали потому, что протестовать было в их природе. Это, так сказать, «вечные протестанты», никогда ничем не удовлетворенные, и абсолютно любые порядки подвергались бы с их стороны самой жестокой критике. Конструктивной же программы они не предлагали. А ругать, как известно, всегда легче, чем попытаться исправить ситуацию. «Ломать — не строить» — гласит поговорка.

Похоже, С. Н. Трубецкого и самого смутила высказанная им (может быть, нечаянно?) похвала кинизму. Поэтому продолжает и завершает он скорее в обвинительном, чем в оправдательном духе: «Но есть ли цель личного самоосвобождения истинная и высшая цель человека, разумная и вместе естественная цель его? Дают ли киники истинную свободу и истинное счастье с их бесчеловечным (курсив наш. — И. С.) протестом против нравственных устоев человеческого общества, против семьи, государства, культуры? И если благо заключается в личном счастье, то нищенская добродетель киников в своей постоянной борьбе против естественных склонностей человека, против врожденного стремления к наслаждению есть скорее путь к несчастной жизни и бесчувствию, а не к счастью и радости. Их свобода есть чисто отрицательная свобода»^{141}.

* * *

Довольно детально проанализировал основные черты кинического учения уже неоднократно упоминавшийся нами А. Ф. Лосев. Его суждения об этой философской системе, по обыкновению, исключительно интересны, и просто невозможно на них не остановиться.

Труд Лосева, из которого будут даваться цитаты, посвящен в первую очередь античной эстетике, и логично, что разговор о киниках в нем начинается с определения их этических воззрений, причем констатируется, что у этих мыслителей эстетика всецело диктуется этикой. «Киники, безусловно, подчиняли прекрасное доброму»^{142}.

Такой подход — красота ценна не сама по себе, а только в том случае, если она приносит благо, пользу, — нередко называют эстетическим утилитаризмом или эстетическим прагматизмом. Он, между прочим, свойствен был уже Сократу. Приведем занятный разговор, который этот последний вел однажды на пиру с известным красавцем Критобулом (этот эпизод записал Ксенофонт). Сократ, отличавшийся, как известно, предельно неказистой внешностью, внезапно заявил, что он красивее возлежавшего рядом с ним Критобула. Тот, конечно, крайне удивился, между двумя мужчинами возник спор. Сократа попросили, чтобы он доказал свою точку зрения, и он начал:

«Знаешь ли ты, спросил Сократ, для чего нам нужны глаза?

Понятно, отвечал он (Критобул. — И. С.), для того, чтобы видеть.

В таком случае мои глаза будут прекраснее твоих. Почему же?

Потому что твои видят только прямо, а мои вкось, так как они навыкате.

Судя по твоим словам, сказал Критобул, у рака глаза лучше, чем у всех животных?

Несомненно, отвечал Сократ, потому что и по отношению к силе зрения у него от природы превосходные глаза.

Ну, хорошо, сказал Критобул; а нос у кого красивее — у тебя или у меня?

Думаю, у меня, отвечал Сократ, если только боги дали нам нос для обоняния: у тебя ноздри смотрят в землю, а у меня они открыты вверх, так что воспринимают запах со всех сторон.

А приплюснутый нос чем красивее прямого?

Тем, что он не служит преградой зрению, а дозволяет глазам сразу видеть, что хотят; а высокий нос, точно издеваясь, разделяет глаза барьером.

Что касается рта, сказал Критобул, я уступаю: если он создан, чтобы откусывать, то ты откусишь гораздо больше, чем я. А что у тебя губы толстые, не думаешь ты, что поэтому и поцелуй твой нежнее?» (Ксенофонт. Пир. 5. 5–7).

Как видим, под конец Критобул понял, что с ним шутят, и сам включился в игру. Однако у Сократа, как ни у кого другого, в каждой шутке есть доля истины. Так и тут: в основе подобных юмористических рассуждений — его взгляд, согласно которому прекрасно то, что полезно.