Диоген

Идем дальше. Вторая базовая черта кинизма, по Лосеву, — «формализация и схематизация разума и превращение его только в абстрактный принцип… Этот разум, лишенный жизненного содержания, уже не отличается живым потоком живых и жизненных идей, но лишает их всякой жизненности и даже превращает в дискретные, никак не связанные между собой единичности, откуда тотчас же возникает отрицание логики в собственном смысле слова, переходящее иной раз прямо в номинализм»^{150}. О киническом номинализме, отрицании общих понятий, читатель уже знает.

Третья основная черта представлений кинической школы, как ее определяет Лосев, выглядит особенно парадоксальной: «бессмыслица жизненного процесса»^{151}. Но как же так?! Получается, Диоген и его единомышленники, с одной стороны, абсолютизируют жизненный процесс, едва ли не молятся на него, а с другой — совершенно лишают смысла этот процесс, эту жизнь? То есть дают одному и тому же феномену одновременно и самую положительную оценку, и крайне негативную? Но тут на самом деле нет противоречия. «Эта на первый взгляд удивительная и неожиданная вещь является прямым и логическим следствием рассмотренных нами первых двух шагов»^{152}. Ведь «пунктом два» эти философы отчуждают от жизни разум, а жизнь от разума. И вполне естественно, что жизнь, из которой изъято разумное начало, оказывается бессмысленной.

И именно такая-то жизнь нужна киникам, в ней они как рыбы в воде. Но в то же время боготворимый ими «жизненный процесс отвергается, отрицается… Ничто в жизни не прочно, ни на что в жизни нельзя надеяться, ничто в жизни не может стать принципом поведения… И киники не устают вопить о суетности всего земного, о тщете всех человеческих упований, о ненужности и бессмысленности всякого преобразования, об увековечении всего слабого, больного, порочного или пусть сильного, здорового и добродетельного (это для киников одно и то же)…»^{153}. Парадокс, между прочим, еще и вот в чем. О пресловутой «суетности всего земного» часто говорят мыслители идеалистических и близких к религии направлений, противопоставляя этой суетности незыблемые истины вышнего мира. Именно так у Платона, например. А тут ту же суетность порицают представители школы, которая и никакого вышнего, духовного мира не признает, и религию третируют. Нет для них ничего, кроме земного, а земное — неудовлетворительно, порой отвратительно. Вот и выходит, что они жизнь, с одной стороны, превозносят, а с другой — проклинают.

Что они могут предложить как альтернативу мирской суете? Здесь как раз уместно перейти к четвертому «моменту» А. Ф. Лосева: «Разум мудреца есть духовная свобода перед лицом любого безобразия, уродства и вообще всяких отрицательных и положительных ценностей жизненного процесса; это есть самодовление (автаркия) мудреца»^{154}. Здесь перед нами очередное немаловажное понятие, в связи с которым следует сказать несколько слов.

Автаркия в философском смысле — независимость индивида от кого и чего бы то ни было, от любых обстоятельств. Это пресловутая свобода — свобода от общества, понимаемая как самодостаточность. В полной мере достичь идеала автаркии живому человеку, видимо, нельзя. Но стремиться к нему можно (хотя нужно ли?). И киники полагали, что они приблизились к этому идеалу в большей мере, чем кто-либо.

По словам Лосева, кинизм «стремился только к одному — утвердить свою формальную независимость и полную свободу от своего присоединения к жизненному процессу. Эта автаркия кинического мудреца была вполне бессодержательна, так как все подлинное содержание жизни признавалось лишь за процессом жизни животного… Однако в формальном смысле слова эта автаркия кинического мудреца доходила у него до полного презрения к процессам жизни, которые он сам же абсолютизировал»^{155}. Снова и снова перед нами этот связанный с киниками парадокс — одновременно полное принятие и полное отторжение жизни, мира.

Представители кинизма, можно сказать, превозносились с этой своей автаркией. «Киническая автаркия трактовала всех киников как богов»^{156}. Вот так, ни много ни мало. Прими учение Антисфена и Диогена, следуй ему — и ты уже небожитель. Характерно следующее рассуждение героя нашей книги: «Все находится во власти богов; мудрецы — друзья богов; но у друзей все общее; следовательно, все на свете принадлежит мудрецам» (Диоген Лаэртский. VI. 37). Под мудрецами, понятно, разумеются только сами киники: никаких других философов они подобного звания не удостоили бы. Итак, они — разом и собаки, животные, и божества или по крайней мере почти божества.

Нужно оговорить еще, что на деле киническая автаркия выливалась просто в апатию. Напомним, апатия — бесстрастие, спокойствие души. Этот принцип, позже широко проповедовавшийся философскими школами периода эллинизма, пожалуй, впервые был провозглашен именно киниками. Вполне свободным от мира быть невозможно — так следует по крайней мере не обращать на него внимание.