Дионис. Миф и культ

Напротив, человек в такие моменты более всего желает освободиться от привычной сдержанности и добиться полного единства с божеством. Но Роде было хорошо известно, что не каждый человек поддается самогипнозу, поэтому он говорит о «паталогической предрасположенности». Конечно, всем известна наследственная болезненность восточных шаманов, о которых так любит вспоминать Роде. Также он любит напоминать своим читателям и о вспышках «религиозных эпидемий», которые в давние времена охватывали целые государства. По мнению Роде, именно «религиозная эпидемия», как «танцевальная лихорадка» в Европе после вспышек чумы, сделала людей восприимчивыми к фракийскому Дионису с его экстатическими празднествами. Более того, он утверждал, что в результате дорических миграций произошло «резкое нарушение психического баланса». Но самое удивительное утверждение Роде состоит в том, что «болезненное состояние ума сохранилось в темпераменте греков как побочный эффект глубокой вакхической экзальтации, которая некогда бушевала в Греции, подобно эпидемии, и периодически вспыхивала вновь во время ночных празднований в честь Диониса».

Очевидно, насколько надуманными были подобные сравнения и насколько неубедительной была интерпретация исторического феномена, которую предлагал Роде. Но следует иметь в виду, что отношение к религиозному экстазу как феномену, который можно объяснить лишь с помощью психологии и психиатрии, до сих пор остается весьма распространенным. Однако, если мы обратимся к источникам, описывающим этот феномен греческой культуры, то теория Роде лишится любой правдоподобности. Менады отнюдь не кажутся паталогически больными. Их образ далек и от образа экстатического шамана. Тем не менее, подобные сравнения повлияли и на работу «Glaube der Hellenen» Виламовица.

Но столь ли убедительно звучит предположение, что во время расцвета своей культуры греки смогли быть охвачены экстатическим безумием столь же легко, как люди позднего Средневековья, страдающие от страшных болезней и собственного страха предстоящих адских мук?

Шаманы, ангакоки, целители, дервиши — все они научились искусственно вызывать вспышки безумия. У греков, однако, жрецы остались на заднем плане, а оргии стали занятием всего общества и, в первую очередь, женщин.

Именно за то, что роль женщин в культе была доминирующей, ухватился в обосновании своей теории Роде и его последователи. Всем известно, насколько женщины легковозбудимы, насколько богато их воображение и насколько легко их увлечь. Эти слабости, присущие женскому характеру, должны были объяснить необъяснимое — то, как греки смогли стать жертвами религиозного безумия. Роде считает, что именно благодаря женщинам культ Диониса смог укорениться в греческой культуре. Виламовиц и вовсе утверждает, что женщины принудили общество признать чужого для греков бога. Другими словами, из всех особенностей, присущих почитательницам Диониса, ученые рассматривали лишь свойственные им доверчивость и фанатизм. Ученые упрямо отказываются принимать тот факт, что восторженное почитание Диониса произрастает из природы самого бога, а не лишь из человеческого стремления к религиозному забвению. Поэтому роль женщин в почитании Диониса учитывается лишь в контексте принятия и распространения в греческом обществе дионисийского культа.

Однако, если мы серьезно рассматриваем роль женщин в культе Диониса, то сравнение дионисийских культовых практик со зрелищностью и экстатическим характером чужеродных религий кажется все менее правдоподобным.

Даже распространенные в Малой Азии оргиастические ритуалы, с которыми так часто сравнивают почитания Диониса, представляют собой совершенно другой феномен. Дионис окружен безумными женщинами, которых называют также «приёмными матерями» и кормилицами бога.

Они заботятся о новорожденных мальчиках и вскармливают своей грудью диких животных. Но они также охотятся на этих животных, разрывают их на части и пожирают их окровавленную плоть. Приводимые Роде аналогии и его интерпретации подобных действий совершенно не верны. Несомненно, такое поведение менад совершенно не похоже на поведение человека, который стремиться к самозабвению и слиянию с божеством