О внимании к французскому языку русских женщин язвительно заметил Вигель: «Высшее общество, более чем когда, в это время было управляемо женщинами: в их руках были законодательство и расправа его. Французский язык в их глазах был один способен выражать благородные чувства, высокие мысли и все тонкости ума, и он же был их исключительная собственность. И жены чиновников, жительницы предместий Петербурга, и молодые дворянки в Москве и в провинциях думают смешным образом пользоваться одинаковыми с ними правами. Какие дуры! Спасибо Крылову, и они одобряли его усилия и улыбались им. Что может быть общего у французского языка, сделавшегося их отечественным, с тем, что происходит во Франции? И она, грозившая овладеть полвселенною, в их глазах находилась в переходном состоянии. Таково было упорное мнение эмигранток, их воспитавших, которое они с ними усердно разделяли. И, к счастью, они не ошиблись»[188]
.Под руководством приглашенных матерью Блудова профессоров Московского университета он получил хорошее для своего времени домашнее образование. Помимо французского языка и отчасти древних языков Блудов знал немецкий и итальянский языки. Английскому языку он учился самостоятельно, уже, будучи советником русского посольства в Лондоне[189]
. Но больше всего юный Блудов увлекался французской литературой. «Никто из тогдашних молодых людей, не исключая даже Уварова, так основательно не знал этой (Рубежом, заставившим Блудова обратить внимание на проблемы русского дворянства, стал 1812 год и десятилетний опыт работы за рубежом (1812–1822). Разносторонне образованный, с молодости впитавший западноевропейские влияния идей Просвещения, пройдя дипломатическую школу в Западной Европе, он имел возможность приглядеться к состоянию европейской нравственности.
В этом отношении Блудов повторил путь близкого ему по духу и мироощущению Н. М. Карамзина. Он пришел к убеждению, что национальное образование должно основываться на «исконно русских началах»[192]
: «Одаренные молодые люди, воспитанные за рубежом, возвращаются в Россию с ложными о ней представлениями. Они чужие для своего отечества»[193]. Образование, полученное вне русского общества, Блудов считал для России невыгодным[194], потому что «большинство таких людей не способны заниматься полезной деятельностью». Они не понимают и не принимают русские нравы, мнения[195]. После многолетней дипломатической работы в Западной Европе Блудов убедился в ее враждебности по отношению к России[196].По мнению Блудова, пример Западной Европы назидателен для России тем, что он уже продемонстрировал опасную закономерность: если в обществе идет процесс нравственного разложения, «тогда ничто не удержит государство от гибели»[197]
.Победа в Отечественной войне 1812 г. истолковывалась современниками Блудова[198]
«как торжество православной России над безбожной Европой»[199]. Внимание уделялось, с одной стороны, теме духовного и морального разложения «просвещенных» европейцев[200], а с другой – необходимости укрепления основы общества – русской семьи. Современные исследователи усматривают в этой идее основание для создания условий «христианизации народного образования»[201].Блудов изложил на бумаге свои взгляды об образовании в конце 1820-х – начале 1830-х гг., в связи со служебными обязанностями товарища министра просвещения. В их основе лежали его личный жизненный опыт и размышления, приобретенные им в более ранний период.
Система образования в России, над реформацией которой размышлял Блудов, должна, по его мнению, состоять из двух уровней институциональных учреждений: для элиты и народа. Понятие элиты им мыслилось шире, чем сословно-дворянское. Помимо представителей дворянского сословия он включал в нее верхушку духовенства и знатного купечества.
Блудов поставил вопрос о формировании единой национальной интеллектуальной элиты, рекрутируемой из высшего слоя трех сословий империи. По мысли Блудова, русская элита должна воспитываться «в отечественных публичных заведениях, или в домах своих, под надзором родителей и опекунов, но всегда в России»[202]
. Размышляя о воспитании и образовании российской элиты, он подошел к вопросу с позиции гендерного анализа, разделяя и отдельно рассматривая мужское и женское воспитание.